Крапленый сидел у стола, поигрывая "парабеллумом".

– Что скажешь, Седой? – не поднимая головы, внешне спокойно спросил он, будто появление Кости в его логове было делом обыденным.

– Ты зачем Ляльку в свои дела путаешь?

– И это все, что ты мне хотел сказать?

– Нет, не все… – Костя шагнул к столу.

– Стой там, где стоишь! – щелкнул предохранитель, и Крапленый наконец поднял на Костю налитые кровью, бешеные глаза.

– С чего это тебя мандраж прошиб, Крапленый? – насмешливо спросил Костя, внимательно наблюдая за указательным пальцем бандита, лежащем на спусковом крючке.

– Ты!.. Ты!… – Крапленый захлебнупся от злобы. – Твою мать! Я тебя на распыл пущу!

– Какой ты грозный. – Костя незаметно для Крапленого напружинился, примеряясь для решающего броска. – А что на это скажет Козырь?

– Имя Козыря на какой-то миг заставило Крапленого заколебаться. Бандит не знал Костиных отношений со старым воровским авторитетом, потому боялся попасть впросак: ослушников своих распоряжений Козырь карал жестоко и быстро, от него спрятаться невозможно, достанет с морского дна…

Костя чувствовал, как в его душу постепенно вползает что-то холодное, скользкое, отвратительное. Когда он шел на встречу с Крапленым, единственным его намерением было высказать все, что он думает об этом подонке, и порвать раз и навсегда всяческие отношения с ворами. Каким он был наивным и глупым… Здесь уже шел разговор о его жизни. И не только его… Перед мысленным взором вдруг встали окровавленные призраки отца и матери. Видение было настолько явственным и живым, что Костя едва не застонал от боли, внезапно пронзившей сердце. Он предал их память, стал на одну тропу с убийцами. Пусть не эти, другие, но именно воры убили его родителей, и не будет теперь им пощады… Не будет! Око за око, зуб за зуб. Ненависть помутила разум, заволокла красным туманом глаза. Чужая кровожадная сила заставила затрепетать тренированные мышцы. Он был готов…

– Козырь? – наконец справился с временным замешательством Крапленый. – Да плевать я хотел на Козыря! Понял! Вот так – тьху! А тебя я в порошок сотру! И твою лярву! Мать… перемать! – орал он дурным голосом.

Позади Кости послышался шорох, но сжигаемый ненавистью юноша не придал этому значения. Сейчас… Ноги спружинили, кулаки налились свинцовой тяжестью… – и страшный удар по голове помутил сознание. Костя попытался развернуться, но тут ловко наброшенная петля-удавка сдавила шею, расколов мир на мириады жалящих осколков. Крапленый-таки добился своего, криком усыпив бдительность юноши…

Очнулся Костя в полной темноте. Он лежал в тесном сыром чулане, связанный по рукам и ногам. Попытался перевернуться на спину – и застонал от боли. Голова была словно чугунная, а содранная веревкой кожа на шее жгла и саднила. Пошевелил пальцами рук, пытаясь восстановить кровообращение, подвигал ногами. Напряг мышцы, стараясь ослабить опутавшие тело петли. Немного полегчало. Прислушался. В дальнем конце чулана, за дверью, бубнили чьи-то голоса. Извиваясь всем телом и отталкиваясь от пола связанными ногами, он, словно улитка, пополз к двери. Добрался, приложил ухо к шершавым доскам и застыл, тая дыхание, пытаясь разобрать, о чем шел разговор.

– …Из-за тебя теперь придется когти рвать отсюда! – шипел змеем Крапленый, как всегда матерясь.

– Ты погодь, погодь, все образуется… – непривычно заискивающий голос Профессора.

– Посмотрим. Я вызвал… – Крапленый назвал имя, но Костя не расслышал. – Приедет – и амба. В расход. Его нужно кончать.

– А Козырь? Что скажет Козырь? – как бы между прочим поинтересовался Профессор.