Изменить размер шрифта - +
Если бы вы сочли возможным перевести его работать в больницу, был бы вам благодарен. Понимаете, он на моем факультете занимался как раз проблемами легочной болезни! И знания, и способности у него отменные, надо использовать это.

– Думаю, это возможно, – согласился прапорщик. – Особенно если у него есть знания.

– Курса он не окончил, – пояснил Шатилов, – был из университета исключен. Да, резкого и скандального характера молодой человек, видите, даже закон преступил. Но в медицинской науке просто талантлив. Пусть особое внимание уделяет больному Христоненко. А я кое-какие лекарства для больницы пришлю. Увы, к сожалению, от чахотки порошков нет.

 

 

Отличный парень этот Степан! Немного постарше, но этой разницы Иван и не ощущал. Образованный, остроумный, начитанный. Иван не спрашивал, за что тот оказался в тюрьме, – это было бы бестактно. Да и что спрашивать? Не бандит, не вор. Значит, как и он сам, вступил в конфликт с новыми властями…

После прогулки Степан ушел надолго по делам, Иван, немного утомленный, то дремал, то пробуждался, лежал, думал. Под вечер «личный санитар» вновь зашел в изолятор, сказал весело:

– Разрешили быть с тобой до отбоя.

Но тут же нахмурился, заметив капли пота на лбу больного, горячий блеск в глазах.

– У тебя снова жар! Ну ничего, под вечер это обычное дело.

Он растворил в воде порошок пирамидона, дал Ивану выпить. Сел рядом на табурет, взял за запястье, считая пульс. А минут через десять Иван и сам почувствовал себя лучше, тоже сел в кровати, опираясь на подушку. Голова слегка кружилась, но это было привычно и даже приятно. Он закашлялся, однако приступ оказался не сильный, и платок, приложенный к губам, не окрасился. Но все-таки Иван спросил:

– Не боишься заразиться?

Смирнов пожал плечами:

– Я знаю, что туберкулез не так просто передается, как, например, инфлюэнца. Надо, чтоб организм был истощен или ослаблен другими болезнями. А я, как видишь, здоров.

Засмеялся, разворачивая плечи и похлопывая себя по груди.

Иван тоже улыбнулся: Степан и правда был крепко сбитым, ловким молодым человеком, а в несуетливых его движениях ощущалась сдержанная, даже скрытая мощь и энергия. Он достал из прикроватной тумбочки шахматную доску:

– Сыграем, Ваня?

Еще три дня назад он обнаружил шахматы, убирая шкафы в больничной кладовой. Теперь два молодых человека расставили фигуры – Ивану белые, Степану черные. Но, сделав первый ход, Иван вдруг уронил голову и совсем по-детски разрыдался. Смирнов не стал утешать, расспрашивать – молчал и ждал.

– Прости, – Иван уже отирал слезы. – Вот взял в руки ферзя и вдруг вспомнил башни на нашем особняке. В Настасьевке. Там есть такие, похожие. И лошади, наш конный выезд… У нас, Степан, есть прекрасный дом в Москве, и в Сумах, и за границей. Но я всегда любил Настасьевку, больше всего! И отец мой тоже. Он и умирать туда приехал… Как бы я хотел, Степан, тебя туда пригласить! Ты бы тоже полюбил!

– Кто ж не слышал об имении в Настасьевке, – согласился Смирнов. – Знаменитое место. Говорят, у вас там был чуть ли не музей древнерусского искусства?

– Да, отец собирал старинные иконы, духовную живопись знаменитых мастеров.

– Вы хоть успели их вывезти за границу?

Христоненко вздохнул, покачал головой.

– Эх! – прищелкнул пальцами Смирнов. – Что же вы!.. Теперь все новой власти достанется, этим хамам, которые и оценить-то не смогут.

Иван быстро глянул на него и отвел глаза. «Так-так…» – подумал удивленно Смирнов. Помолчал, затягивая паузу: а вдруг Иван решится, скажет… Ведь есть ему что сказать, есть… Но Христоненко молчал, а потом перевел разговор на другое:

– Эта новая власть кричит всюду о справедливости.

Быстрый переход