— Вздор, старик. Я слышал, что ты крут — не то, что прочие, — бросил Зип, — но несешь те же бредни, какие я слышу от них. Передай это своим войскам — шлюх-сынкам и Пердетьему отряду коммандос: это они главная причина беспокойства.

Терпение Темпуса подходило к концу.

— Парень, выслушай меня: я договорюсь, чтобы они оставили тебя в покое на неделю — на семь дней. За это время ты встретишься с другими группировками, и вы выкуете какое-нибудь соглашение, иначе к Новому году от НФОС не останется даже воспоминания, а ты не проживешь столько, чтобы проверить это.

Наступила тишина, лишь кто-то пробормотал: «Давай убьем ублюдка», а некто прошептал в ответ: «Мы не можем — разве ты не знаешь, кто это?»

Вглядываясь в потоки дождя, Темпус следил за плоским лицом перед собой, бесстрастным и холодным под стекающими по нему струйками. В этом юнце есть сила; некоторые считали, что появление энлибарской стали изменит положение к лучшему, но, как и сталь, сила Зипа оказалась слишком мала и запоздала.

Взгляд бессмертного натолкнулся на глаза смертного, слишком уверенного в своей обреченности и не желающего просить милости. Но между этими взглядами промелькнуло что-то еще: измученность молодого воина, затравленного и жаждущего смерти в схватке с противником, превосходящим числом и оружием, превратилась в безнадежность; отчаяние встретилось со своим откликом в глазах легендарного бессмертного, кочующего из войны в войну, из империи в империю, отнимающего жизни и преподающего первейшую мудрость о торжестве духа над смертью.

Темпус, создавший, обучивший и взрастивший пасынков, предлагал перемирие, забытую надежду там, где ждали только ультиматум.

Наконец Зип ответил:

— Ага, неделя. Ладно. Все, что могу сказать: НФОС постарается — за других говорить не стану. Этого достаточно. Иначе…

Темпусу пришлось оборвать его. Угроза, произнесенная перед последователями юнца, обязывала.

— Достаточно, для тебя и твоих людей. Что посеешь, то и пожнешь. Ты можешь получить больше, чем даже смел надеяться, — императорское прощение, возможно, чин, и сделать все, что в твоих силах, для блага города, который, как ты говоришь, любишь.

— За этот город я умру, не так, так по-другому, — пробормотал Зип, потому что понял, о чем говорил Темпус и что осталось невысказанным в их встретившихся взглядах, и хотел, чтобы Риддлер тоже понял его, а затем, не услышав от того больше ни слова, сделал знак своим людям.

Потребовалось лишь какое-то мгновение, чтобы перекресток, где улица Красной Глины встречается с улицей Западных Ворот, снова стал казаться пустынным. Не больше времени потребовалось на то, чтобы вскочить на треса и направить его на дорогу Ящерицы.

Темпус подумал, проезжая мимо кучи отбросов, скрывавших, по крайней мере, одного враждебно настроенного юнца, что Зип сможет получить, если ему удастся сделать невозможное и наметить продвижение к миру, то, на что он не рассчитывал даже в мечтах: дом.

Не было сил, способных заменить пасынков и Третий. Ранканский военный гарнизон именно таким и был — ранканским. Бараки пасынков, завоеванные ценой жизни пять лет назад, придут в запустение; плоды трудов Священного Союза пропадут. Останется лишь горсточка церберов, чтобы противостоять полчищам Терона, бейсибским захватчикам и преступному миру города.

Если Зип позволит ему, Темпус решит несколько проблем, казавшихся неразрешимыми всего несколько минут назад, и окажет молодому парню единственную услугу, которую один мужчина может оказать другому: даст ему возможность самому решать свои проблемы, возможность начать.

Если, конечно, Темпус сможет удержать своих людей от убийства харизматичного молодого вождя повстанцев. И если Зип, увидев предложенный ему последний шанс, поймет это.