И все же, во избежание дальнейших слухов, как бы беспочвенны они ни были, король назначил губернатором Лангедока Данвиля и самолично поселил его в главном городе губернаторства; затем он сместил консулов, всех до единого, а на их место назначил только католиков; то были Ги-Рошет, доктор права и адвокат, Жан Бодан, буржуа, Франсуа Обер, каменщик, и Кристоль Лижье, землепашец; засим он отбыл в Париж, где спустя некоторое время подписал договор с кальвинистами, который народ, неизменный пророк, нарек хромым и шатким мироми который привел впоследствии к Варфоломеевской ночи.

Хотя меры, принятые королевской властью для грядущего умиротворения доброго города Нима, были весьма милостивы, тем не менее это была реакция, а потому католики, заручившись поддержкой властей, толпами стали возвращаться в город, горожане обрели свои дома, кюре вернулись в свои церкви, а священники и миряне, изголодавшись на горьком хлебе изгнания, умерили свои требования. Хотя ни один случай кровопролития не запятнал их возвращения, кальвинисты все же проклинали католиков на все лады, а те в ответ осыпали кальвинистов на улицах проклятиями. Быть может, несколько ударов кинжалом или аркебузных выстрелов натворили бы меньше вреда: шрамы рубцуются, оскорбления не стираются.

В самом деле, наутро после дня св. Михаила, то есть 30 сентября 1567 года, люди увидели, как около полудня из одного из домов внезапно выбежали две-три сотни заговорщиков и рассеялись по улицам с криками: «К оружию! Смерть папистам!» Капитан Буйарг наверстывал упущенное.

Католики, застигнутые врасплох, даже не пытались сопротивляться; те протестанты, что были вооружены получше других, гурьбой бросились в дом Ги-Рошета, первого консула, и завладели ключами от города. Ги-Рошет, встревоженный криками горожан, высунул голову из окна; видя, что к его дому движется разъяренная толпа, он догадался, что над ним нависла угроза, и сбежал к своему брату Грегуару. Затем, опомнившись и собравшись с духом, он подумал о том, сколь важные обязанности на него возложены, и решился их исполнять во что бы то ни стало, а потому поспешил к офицерам полиции, но все они привели ему столь убедительные доводы в пользу невмешательства в это дело, что считать их трусами или предателями оказалось невозможно. Тогда он направился к епископу и нашел его в епископском дворце в окружении высшего католического духовенства: святые отцы коленопреклоненно молились Богу и ждали мученического конца. Ги-Рошет присоединился к ним, и все стали молиться дальше.

Вскоре улица огласилась новыми воплями, и ворота епископства затрещали под ударами топора и рычага; слыша эти грозные звуки, епископ забывает, что обязан подавать пример мученичества, и удирает через пролом в стене в соседний дом, но Ги-Рошет и некоторые другие католики, смирившись с судьбой и отважно решив не отступать, остаются на месте. Ворота подаются, протестанты заполняют двор и покои. Капитан Буйарг входит со шпагой в руке; Ги-Рошет с товарищами задержаны, заперты в одной из комнат под охраной четырех часовых, а епископство разграблено; в то же время другой отряд врывается к генеральному викарию Жану Пебро, отнимает у него восемьсот экю, наносит ему семь кинжальных ударов и швыряет труп из окна, как поступили спустя восемь лет католики с телом адмирала де Колиньи; затем, объединившись, оба отряда бросаются к собору и разоряют его вторично.

Весь день прошел в убийствах и грабежах; наконец наступила ночь, и тогда мятежники, имевшие неосторожность захватить множество пленных, которые начинали обременять их ввиду своей многочисленности, решили воспользоваться темнотой, чтобы отделаться от этой обузы, не возбуждая излишнего волнения среди горожан.