― Даже теперь, когда вы не можете смотреть мне в глаза, ― продолжал Данте с холодным спокойствием, ― без сомнения, вы могли бы насладиться бессилием и невежеством, которые отражаются в глазах того, кого обманули. Я признал это, понимаете? Потому что это тот самый взгляд, которым посмотрел на меня несчастный в камере, пока захлебывался собственной кровью. Страдающий, запуганный, лишенный надежд и жестоко обманутый.

Даже теперь, когда Данте бросал ему вызов, граф избегал смотреть на поэта. Он медленно повернулся и стал ходить по комнате; дошел до двери, но выйти из комнаты не собирался.

― Да, мессер граф де Баттифолле. Обманутый, ― продолжал поэт, свободный от давления своего собеседника. ― Потому что каждый миг он ждал момента, чтобы выйти из камеры. Он был уверен, что выберется из этой безнадежной ситуации, ― объяснил поэт надменно. ― И, конечно, он ждал, что язык останется при нем. Когда он потерял его вместе со способностью говорить, он потерял и свое оружие, свое единственное оружие ― возможность рассказать то, что знал; а с этим были связаны его надежды и его гордость. Вот что я увидел в том разбитом и окровавленном человеке. Но не было нужно, чтобы он рассказал мне еще что-то, потому что и без языка убийца раскрыл мне все то, что до сих пор я не был готов понять. Это нелепо, правда? Он посажен в хорошо охраняемую тюрьму наместника короля, но при этом надеется, что кто-то его освободит. И он был по-настоящему обманут, когда этот кто-то продемонстрировал, что не выпустит его на свободу.

― Рассказывайте… ― произнес граф без твердости в голосе. Он повернулся к Данте, но прежде закрыл дверь в комнату. Разговор снова превратился в приватный. ― Как мог он мечтать о спасении?

― О том же подумал и я, ― ответил Данте. ― Хотя не будет так уж опрометчиво предположить, что его тюремщик был тем самым человеком, который посылал ему сообщения и указания к действию.

― Ваши обвинения очень серьезны, ― сказал Баттифолле, лицо которого, почти по обязанности, превратилось в маску возмущения. ― Как вы смеете?..

― Я предположил, ― перебил его поэт. ― Разве не это умение вы больше всего ценили во мне? А теперь вам оно не правится? Или, возможно, вы не были готовы по-настоящему оценить его, хотя говорили обратное… Но я подозреваю, что, возможно, вы ни в коем случае не…

― И на чем базируются такие предположения? ― прервал хозяин дома почти с презрением, хотя у Данте было смутное ощущение, что граф чувствует себя побежденным.

― В том жестоком убийстве с внутренностями на дереве убийцы не так следовали моему произведению, как я ожидал! ― воскликнул Данте. ― Когда я сказал вам об этом, вы казались удивленным. Как же вы могли быть не удивлены? Но наивный Данте слепо пошел в другом направлении, не обращая необходимого внимания на детали. В тот момент я тоже был удивлен и даже испуган, не отрицаю, казалось абсолютно сверхъестественным и непонятным, как кто-то мог узнать мои мысли, наброски, которые не вышли в свет в окончательной редакции. Но позднее я обратил внимание на одну деталь, которая развеяла туман. Бывают моменты, которые переворачивают всю память человека, ― опыт изгнанника, не имеющего надежд, хотя этого вы никогда не смогли бы понять, ― добавил он вызывающе.

Граф не сводил глаз со своего гостя, но не говорил ни слова, возможно, он был смущен, ему было неуютно рядом с уверенностью, которую излучал Данте.

― Но было время, ― продолжал поэт, ― когда старый и униженный человек пытался играть с молодостью, спасаясь в объятиях женщины. И любовь, мессер граф де Баттифолле, почти так же, как вино в воинах или честолюбие в кабальеро, тревожит разум людей литературы.

Данте на мгновение задумался, пока наместник короля молча наблюдал за ним.

― Но отставим в сторону эти детали, которые теперь не имеют значения, ― продолжил поэт с новой силой, ― важно то, что тогда многое вышло из-под моего пера. Эти изменения были лишь в одной редакции, которую я не смог уничтожить и которая увидела свет только в Лукке… Откуда был экземпляр моего произведения, которым вы, по вашим словам, владеете? ― с нажимом спросил он; не дождавшись ответа, он сам продолжил: ― Из Лукки, верно?

Граф Баттифолле сделал несколько шагов, потом повернулся к гостю и нашел последнее подходящее оправдание.