— Если надо, так и подпишусь, — вздохнула Бурашникова. — Никто больше взять их не мог, кроме него. Это точно.

— Но это ещё не все, Анна Николаевна.

Игорь достал зеленую папку из прокуратуры и стал листать страницы допросов. Сейчас в этой папке были собраны все протоколы — и те, что были у Роговицына, и те, что передал Раскатов в первый день по приезде Игоря и Виталия в Окладинск.

Наконец Игорь нашёл то, что искал, и, пробежав глазами исписанную страницу, сказал:

— Вы говорили, Анна Николаевна, что видели Лучинина в тот самый вечер. И что шёл он не один.

Бурашникова скорбно кивнула головой.

— Видела, как же. Темно, правда, уже было.

— Как видели, близко?

— Ближе некуда. Мимо забора моего прошли.

— Кто же с ним был?

— Вот не знаю я того человека.

— А если увидите, то узнаете?

— Ой, милый, не скажу. Память у меня только нацифры и документы. Их, ночью разбуди, вспомню. А на личность, ну прямо, никуда. Ей-богу, никуда, — огорчённо повторила она и, словно желая утешить Игоря, добавила: — А насчёт того, точно вам говорю: никто больше взять их не мог. Я так вчера и Валентину Григорьевичу сказала, когда он меня конф… конф… как уж он объявил, не помню. В общем, секретно спрашивал, по душам. Вам одному и велел про то сказать.

— Это очень важно, Анна Николаевна, — кивнул Игорь.

Потом ушла и Бурашникова.

А вскоре на её месте уже сидел, перекинув ногу на ногу и упёршись острым локтерл в колено, худой, усатый Симаков. Поминутно сдувая пепел с сигареты на ковёр и от волнения не замечая этого, он говорил:

— Я, так-эдак, прямо скажу: уважения к нему нету.

Чуть раскосые глаза его в упор смотрели на Игоря, а брови, сходившиеся как бы под углом, придавали этому взгляду какое-то укоризненное выражение.

— …Я пока людям говорю: помогать, мол, надо, так-эдак, — продолжал Симаков. — Но сам все больше вижу: не тому помогаем. Носов во где у нас у всех, — Симаков похлопал себя по шее. — А он чего делает? Мы вот поглядим, поглядим да на партбюро его вытащим, так-эдак.

«Добрый мужик, — подумал вдруг Игорь, — И справедливый. И умница. И все это чувствуют. Потому, наверное, и любят. Но ещё и характер».

— С Носовым ясно, — сказал он. — А вот Анашин откуда взялся?

— Это человек незнакомый, — покачал головой Симаков. — Но уже себя нахалом показывает.

— Кто ж его на завод принял? Ведь судимость у него.

— Ну и что? — Симаков укоризненно взглянул из-под, треугольника бровей. — Вон у нас Валерка Гончаров. Тоже судимость есть. А как вкалывает? На красной доске висит, так-эдак. Никто ему старое и не поминает. И пусть кто попробует!

— Это все верно, — покачал головой Игорь. — Только вы меня не поняли. С судимостью ведь не очень охотно принимают. Нам же самим нажимать приходится. А туг — раз и готово. Почему?

— Э, милый. Всяко, так-эдак, бывает. Кто ж его знал, что он за человек?

— Может, кто и знал. Я вас попрошу, Иван Спиридонович, поинтересуйтесь, как Анашина приняли, у кого он был. А то мне это не с руки. Лишний разговор пойдёт.

— Можно, чего ж.

Они простились. Игорь проводил его вниз и спросил у дежурного:

— Томилии не звонил?

— Никак нет, товарищ капитан, — ответил тот, поднимаясь.