Заполнив листок, я вернул его обратно. Он пробежал по нему глазами, и его физиономия стала еще кошмарней.

– Кристофер Дэйтлон… Прибыл из… каторжной тюрьмы… Сан-Квентин… Это правда?

Его глазки ощупывали меня в ожидании ответа.

– Я убедился, что вы умеете читать, а теперь дайте мне ключ от номера, – потребовал я. Он начал вертеться на стуле с видом курицы, снесшей утиное яйцо. – Вы оглохли? – гаркнул я, наклоняясь. Мне уже порядком надоело его общество.

– Да, да, – засуетился красавчик.

Наконец он нашел в себе силы выдать мне ключ.

– И попросите принести мне в номер сэндвичи и виски. Тоже хочется поцарапать себе рот черствой горбушкой.

С этими словами я покинул его.

Войдя в свой номер на втором этаже и закрыв за собой дверь, я не стал включать свет. Пришлось постоять у порога несколько минут, пока глаза не привыкли к темноте.

Неоновая реклама в доме напротив помогла мне определить, где находится окно. Ориентируясь на вспышки света, я осторожно двинулся к окну и убедился, подойдя к нему вплотную, что оно выходит на ту самую улицу, по которой я сюда пришел.

Прохожих почти не было, вероятно, этот район не славился достопримечательностями. Но то, что я хотел увидеть, я увидел: мой «хвост» стоял на другой стороне улицы и всматривался в окна. Я резко отпрянул, но тут же понял, что опасения напрасны – увидеть с улицы меня было невозможно. Я опять прильнул к окну и начал изучать своего преследователя. Типичные манеры ищейки. Что ж, все идет по плану. Больше волнений доставило бы мне отсутствие слежки.

Тогда, шесть лет назад, когда я решился на отчаянный шаг, я предвидел все его последствия.

Деньги лежат в надежном месте, охраняются государством, и получить их никто, кроме меня, не сможет. Я смотрел на топтуна, слоняющегося без толку по темной улице, и чувствовал, как моя физиономия расплывается в снисходительной улыбке. Возможно, я и самодовольный тип, но иногда все-таки стоит погладить себя по головке. Провернуть такую операцию не каждому под силу.

Меня приговорили к десяти годам тюремного заключения, как и можно было предположить. Я сознался, что выкрал деньги (тут никуда не денешься), но тут же добавил, что сам был ограблен на улице мелким жуликом. Просто вырвали из рук саквояж и убежали. Я стоял на своем и больше ни в чем не сознавался. Денег при обыске у меня не нашли. Они перевернули все вверх дном не только у меня, но и у моих друзей, но остались ни с чем.

Я не мог доказать, что меня ограбили, а суд не мог доказать обратного. Пришлось правосудию утешиться уголовным кодексом, по которому мне полагалось не больше десяти лет. Их я и получил.

Аккуратность, послушание – и через шесть лет меня выпускают за примерное поведение. Шесть лет за четверть миллиона – это пустяк.

Разумеется, я не считаю, что для них эти деньги – туалетная бумага. Нет! И они, конечно, не поверили в мои сказки. Они уверены, что у меня есть тайник, и я рано или поздно приведу их к нему. Но на это они напрасно рассчитывают. Слежка не может продолжаться вечно. Год… Ну, два – не больше. Я потерплю. В конце концов, я мог отсидеть за решеткой и весь срок. Я подожду. Торопиться некуда.

Стук в дверь оборвал мои мысли.

– Войдите, – крикнул я, отпрянув от окна. Дверь открылась, и косой луч света из коридора упал на ковровую дорожку. В проеме вырос силуэт.

– Зажгите свет и войдите.

Рука скользнула по стене, и тусклая лампочка в запыленном плафоне кое-как осветила мое жалкое пристанище.

На пороге стоял посыльный с подносом в руках, на котором стояла бутылка виски и возвышалась горка сэндвичей на тарелке.

Вероятно, портье ему неправильно растолковал, кому он должен принести ужин. Этот субъект смотрел на меня так, как смотрит женщина на мышь, взобравшуюся на обеденный стол.