На карточке также имелась дата рождения Тарбелла. Анна сделала фотокопию карточки и отправила вместе с заполненным запросом через Калифорнию назад, в Государственный архив. Примерно через десять дней у меня в руках оказался дубликат свидетельства о рождении тридцатидевятилетнего белого мужчины по имени Эндрю Тарбелл.

Пока я дожидался моих документов, Анна несколько раз летала в Лос-Анджелес. Она решила, что, поскольку мне нужно делать вид, что меня не существует, нам предпочтительнее жить не в модных и приятных районах вроде Западного Голливуда или Санта-Моники, где я вполне могу нарваться на бывшего приятеля с Уолл-стрит. Поэтому она сняла дом в Долине. Вернее, в Ван-Нуис.

— Должна тебя предупредить, — сказала она во время одного из своих нечастых визитов в хижину, — Ван-Нуис — настоящая пригородная пустошь. И дом типа ранчо, на три спальни. Но ты привыкнешь.

Покончив со своей жизнью в Маунтин-Фолс и сдав дом со всей обстановкой, она однажды вечером приехала в хижину и возвестила:

— Все, можно трогаться.

Прежде чем улечься спать в тот вечер, она заставила меня приделать петли и висячий замок на входную дверь. И еще я вычистил золу из печки и приготовил дрова впрок, чтобы можно было ее растопить, если вдруг вернемся. Но я знал, что мы уже больше никогда не увидим эту хижину.

Затем, под покровом ночи, Анна вывезла меня из Монтаны. До Лос-Анджелеса мы добирались четыре дня. Во второй вечер, в мотеле Виннемаки, мы занялись любовью. Потом, лежа рядом с ней, я полностью потерял контроль над собой и разрыдался. Я не мог остановиться минут десять. Она лежала ко мне спиной, пока я не взял себя в руки. Затем повернулась и сказала:

— Ты выживешь. Мы выживем. Все у нас получится.

Анна была права. Ван-Нуис оказался настоящим пригородным кошмаром. И дом был никудышным. Но мы жили. Она начала работать. Я целыми днями зачищал полы и покрывал цветастые обои белой эмульсией. Хотя мне пришлось впарить недоверчивому социальному работнику идиотскую историю насчет того, что родители ребенком увезли меня за границу и я только что вернулся, мне все же удалось получить столь необходимую карточку социального страхования. Затем водительские права. И после того как мы поженились в регистрационном офисе Ван-Нуиса, Анна привыкла называть меня Энди. Она не взяла моей фамилии.

Второго февраля 1996 года родился наш сын, Джек. Для нас обоих то была любовь с первого взгляда, хотя его присутствие в доме, похоже, усилило мою тоску по Адаму и Джошу. Примерно в то же время я прочел объявление в «Нью-Йорк таймс» о браке между Эллиотом Верденом и бывшей Бет Брэдфорд. Я несколько ночей не спал, все думал, будет ли у Адама и Джоша его фамилия и зовут ли они уже Эллиота «папа».

Джека отняли от груди через пять недель. Анна вернулась на работу, а я стал домохозяином на полный рабочий день. Работа у Анны была крайне напряженной — ведь это было третье по величине фотоагентство в Америке, — поэтому я по большей части и ночью вставал к ребенку, кормил его, а затем присматривал за ним целый день и, помимо всего прочего, занимался домашним хозяйством.

Тем временем покойный Гари Саммерс возникал повсюду.