Двадцать пятого января в газетах появился «Декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря». С февраля 1918 года Россия перешла на новый стиль летоисчисления. После 31 января старого стиля сразу наступило 14 февраля нового стиля. Инициаторами были Наркомат просвещения и Наркомат по иностранным делам. Заместитель наркома по иностранным делам Георгий Васильевич Чичерин представил записку в Совнарком: «Польза, которую принесет замена юлианского календаря принятым почти во всем мире григорианским, с точки зрения международного общения настолько велика и разнообразна и вместе с тем настолько очевидна, что обосновывать ее нет никакой надобности. Достаточно сказать, что григорианский календарь уже при прежнем режиме был принят в военном и коммерческом флоте и употреблялся в различных случаях прежними министерствами иностранных дел, финансов, путей сообщения и внутренних дел…

Вопрос о введении в России нового стиля возбуждался не раз и был довольно близок к разрешению еще в 1830 году. Основным препятствием было опасение, что введение григорианского счисления будет истолковано как уступка православия католичеству. При твердом намерении Советской власти не вмешиваться в дела самоуправляющейся церкви вопрос рассматривается исключительно с точки зрения светской, при полном представлении церкви решить вопрос об одном или двух стилях как она для себя признает желательным…»

Центральный исполнительный комитет Советов рабочих и солдатских депутатов и Совнарком 9 ноября 1917 года учредили Государственную комиссию по просвещению. В состав комиссии помимо Луначарского, Крупской, Покровского и других большевиков предполагалось включить видных ученых, преподавателей, общественных деятелей. Она должна была работать до созыва Учредительного собрания.

Первое совещание госкомиссии проходило 11 ноября 1917 года в здании бывшего царского министерства. Имелось в виду, что комиссия станет руководить системой народного образования, используя Министерство образования как исполнительный аппарат для реализации своих решений. Разгонять старое министерство не собирались.

Но чиновники не пожелали подчиняться узурпаторам, саботировали советскую власть. По той же причине многие видные фигуры отвергли приглашение Луначарского войти в состав госкомиссии. Поэтому всё равно пришлось создавать свой аппарат — Народный комиссариат просвещения.

Леонид Красин не без злорадства писал семье: «Большевики, видимо, обескуражены единодушным бойкотом всех и вся (рассказывали курьеры о визитах новых “министров” в свои министерства, где все их встречали заявлением о непризнании — начиная с товарища министра и кончая швейцарами и курьерами), бойкот этот угрожает остановить всю вообще жизнь столицы, и всем начала делаться ясной необходимость какого-то выхода, а именно образования нового министерства, несомненно уже социалистического, ответственного перед Советами…

Большевистское правительство в отчаянном положении, ибо бойкотистская тактика всех учреждений создала вокруг него торричеллиеву пустоту, в которой глохнут все его декреты и начинания… Разруха растет, с каждым днем близится призрак голода, и если так пойдет дальше, мы можем докатиться до стихийного взрыва анархии, которая помимо неслыханных бедствий отдаст страну в руки какого-нибудь крутого взявшего в руки палку капрала».

Красин считал необходимым сформировать коалиционное правительство разных социалистических партий. В первые дни большевики были готовы частично делиться властью — и несколько министерских постов отдали левым эсерам. Но правые эсеры и правые меньшевики проявили удивительный максимализм: требовали либо полного ухода большевиков, либо как минимум отстранения Ленина и Троцкого, что было невозможно.