— Ты послушай, послушай, доченька. Послушай, какие слова… «По ночам не манили меня маяки… меня маяки… Словно мальчики — яблока сладкую плоть… сладкую плоть… На щеках словно соль проступает любовь… проступает любовь…»

Он, она и слова поэмы. И, поглубже зарывшись лицом в Его пижамную кофту, она молится, чтобы безумный кораблик плыл вечно.

Пусть плывет и плывет.

Пожалуйста.

Слова и слова, и рука отца на моей щеке, Его длинные пальцы и холодная книга на животе. Мы — два пленника. Он и я. Он и я, и мы счастливы, нам тепло и спокойно. Страх теперь далеко. И уроки теперь далеко. Материнская злость далеко. Далеко и крики, и злость.

Еще.

Еще, пожалуйста.

— Ты тоже закрой глаза, и пусть так будет всегда.

Он закрывает глаза, еще крепче обнимает ее.

— Обещай, что так будет всегда.

— Обещаю.

Вид у Него торжественный. Девочка проверяет, действительно ли Он закрыл глаза, и в сладкой полудреме вдыхает запах его туалетной воды.

— Папочка… — бормочет она, прижав подбородок к коленкам, чтобы казаться совсем крошечной. — Папочка, знаешь, у нас у одной девочки обложки на тетрадках зеленые и оранжевые, я бы тоже такие хотела, но…

Но за креслом возникает мать с книгой басен в руке. Неопровержимая улика. Она кричит, что сыта по горло, что больше так продолжаться не может.

Отец и дочь открывают глаза, и музыка уходит. А вместе с нею — спокойствие, тепло и летящее, всепоглощающее ощущение счастья, которое так и хочется накрыть ладошкой и не выпускать. Спрятавшись за подлокотник кресла, девочка наблюдает за ссорой отца и Недоброго взгляда. Отец держит девочку перед собой, словно щит, сжав кулаки у нее на животе.

Он кричит.

Требует оставить Его в покое, мать вашу! Он всю неделю пашет, а она пусть потрудится в воскресенье и не лезет к Нему со своей стиркой и не строит из себя безгрешную овечку!

Взгляд матери падает на девочку, обвиняет ее в соучастии. Девочка представляет себе огромный таз, мокрый круг на ковре.

Ей стыдно. Она плохая.

Она закрывает глаза и считает. 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30… Ей страшно. Она не понимает, кто из них виноват, а кто прав. Что дурного в том, что воскресным утром ей нравится сидеть у Него на коленях, прижавшись к Нему. А Он, игнорируя Недобрый взгляд, шепчет ей на ухо: «Твоя мать любит только бабки. Сколько бы я ни заработал, ей все мало…» Мать требует не настраивать дочь против нее, тоже нашел выход! Кричит, что не желает больше жить с неудачником! У всех ее подруг — стиральные машины, она одна стирает все вручную, портит себе руки.

Отец встает. Орет. Ему надели эти вечные претензии, несбывшиеся мечты буржуазной барышни, безудержное желание обладать стиральной машиной. Он отрывает девочку от себя, и та падает на ковер.

Мать с отцом продолжают скандалить, не видя нее. С двух сторон летят оскорбления и упреки. Отец кидает пепельницу об стену, ломает пластинку. Мать закрывает лицо руками и плачет, тихо, не глядя на мужа, словно его нет в комнате.

А девочка не плачет: это бесполезно. Она на четвереньках ползет к выходу и молча усаживается у двери.