Ненадолго завоеванные максимальным напряжением сил мощные национальные и экономически самодостаточные очаги оставались вне рамок очередного объединения — Северный Вьетнам, Корея, те или иные области Средней Азии. Исполать. Выгоднее было иметь с ними дело более или менее на равных, предоставив им самим управляться со своими проблемами, чем пытаться раз за разом, с упорством, достойным лучшего применения, за шкирку втащить внутрь границ. Но то, чему нужнее и важнее было стать единым — становилось единым. Становилось. Вновь, и вновь, и вновь.

Конечно, в ту пору не было иного средства крушить удельный гонор, кроме оружия. Средневековье. Но никакое оружие не способно надолго соединить несоединимое. Карл Великий уж как старался объединить Европу после распада Рима — пшик остался от его усилий. А Наполеон?

Конечно, чтобы экономика и культура были в состоянии парировать естественное стремление каждого инструктора обкома стать президентом и каждого завмага — министром внешней торговли, нужно прежде всего… что?

Да экономика и культура нужны, Господи! Всего-то!

Посмотрите-ка на Европу сейчас. Не понадобились не Карлово рыцарство, ни конница Мюрата. Средневековье-то кончилось. Цивилизационное единство, помноженное на территориальное соседство, сработало само по себе.

Ну, а если экономика по-прежнему будет развиваться по принципу «в ларьках густо — на заводах пусто», слово «честность» по прежнему будет звучать столь же уныло, как слово «нищета», и все больше людей — и, главное, детей! — будет искренне считать, что те, кто не обманывает и не грабит ближнего своего, ведут себя так исключительно по лености характера и скудости ума, тогда… Тогда у истории есть другие примеры.

Была такая империя — Римская. Что от нее осталось, кроме то возвышенных, то отвратительных преданий? Обшарпанный Колизей, где на потеху быдлу люди рубили друг друга, надеясь, в случае успеха, досыта поесть хоть еще один вечер, до завтрашней рубки. На роль Колизея вполне подойдет, скажем, МГУ.

Была такая империя — Византия. Православная, кстати. Что от нее осталось? Мусульманский, кстати, Стамбул.

Была такая империя — Австро-Венгрия. В связи с чем мы о ней теперь слышим — помимо, разумеется, вальса и предгрозовых развлекалочек типа «Сильвы»? Да чаще всего в связи с аншлюсом. А входившие в империю народы и гнезда — делятся до сих пор, за семьдесят лет все никак разделиться не могут. То судетские немцы самим фактом своего существования помогли Гитлеру захватить треть Чехословакии, то чехи вон от словаков отъехали, а что с Боснией да Герцоговиной делать — не только Европа в затылке чешет. И уж она почешет-почешет, а своего постарается не упустить. Потому что даже сегодняшняя, несредневековая история — не богадельня. Уроки она преподносит суровые.

Выбирайте, господа и товарищи, в каком классе и по какой программе учиться у истории.

3. ФАНТАСТ В РОССИИ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ПОЭТ

«Срочно требуется идеал»

Рукопись

Из всех бедствий, которые люди подносят друг другу своими руками, наиболее разрушительным и невыносимым для души является война. Возможности для проявления лучших человеческих качеств, таких, как героизм, преданность, бескорыстие, способность к самопожертвованию предоставляет человеку и мирное время. Однако возможности для массового насилия и всех связанных с ним выхлестов в мир самых отвратительных свойств человеческой натуры предоставляют в первую очередь, и главным образом, вооруженные столкновения больших масс людей.

Марксисты подразделяли войны на справедливые и несправедливые, или, другими словами, на национально-освободительные и захватнические, империалистические. Спору нет, с точки зрения ледяной политики в этом подразделении есть какой-то смысл, хотя, глядя с высот опыта, приобретенного нами к концу XX века, трудно усмотреть полное совпадение понятий войны национально-освободительной и войны справедливой — не говоря уже о том, что вообще понятие справедливости является в значительной степени абстракцией, и всяк волен вертеть им, как хочет, вкладывая в него любой угодный ему в данный момент смысл.