Скорее всего, был прав тот — может быть, это и был сам Хейке, он уже не помнил, — кто сказал: из леса пути нет, дорога ведет только в долину. На опушке леса тропа оборвалась и началась непроходимая чаща.

Но с властью ведьмы было покончено. Главное теперь для них было сохранять мужество.

И не скакать наобум.

Лошади были тоже неспокойны.

Они кружились и вставали на дыбы, пугаясь адского треска ломавшихся ветвей и жуткой мешанины звуков.

— Мира! — крикнул Хейке, стараясь перекричать шум леса. — У тебя нет никаких моих вещей?

— Лошадь? — спросила она.

— Ты же знаешь, что я имею в виду другое.

Она вздохнула.

— Ах, Хейке, я надеялась, что ты не спросишь меня об этом! Я не могу оставить это у себя?

— К сожалению, нет, Мира. Ты можешь попросить у меня все что угодно, но только не это! Мы с ним — единое целое, и наш род не может лишиться его. Мы с ним — как господин и слуга, и я точно не знаю, кто из нас кто. Мы просто неразлучники!

— Но я чувствовала себя в такой безопасности. Именно благодаря ему я осмелилась отправиться в этот лес. Смогла жить на постоялом дворе, которого не существует.

— Теперь он больше не понадобится тебе. Теперь он нужен мне.

Со скорбным вздохом она сняла с себя корень мандрагоры, подъехала к Хейке и отдала ему его.

— Спасибо за то, что ты одолжил мне его! Ты не знаешь, где можно достать такой корень?

— Спроси у торговцев хворостом, — вставил Петер. — Они наверняка знают. Но не все корни столь эффективны. Они должны иметь форму человечка и должны быть привязаны к хвосту черной собаки, висящей на виселице. Эта черная собака умирает от крика мандрагоры, когда корень подвешивается таким образом.

— Это в самом деле так? — недоверчиво спросила Мира у Хейке.

— Я не знаю, — ответил Хейке. — Знаю только, что корень очень старый. Ему по меньшей мере пятьсот лет, а то и больше.

— Но на вид он совсем не старый!

— Это верно.

«Потому что он живой», — подумал он, но вслух об этом не сказал.

Мандрагора, принадлежащая Людям Льда, имела одну необычную деталь. Надземная часть растения была обтрепана, так что остались лишь прожилки листьев. Эти тонкие прожилки напоминали что-то вроде «волос», ниспадающих на «лицо». Так что вид у корня был весьма своеобразный.

Хотя, возможно, «волосами» были как раз корни, Хейке точно не знал.

— Я полюбила этот корень, — сказала Мира, — тебе не следовало одалживать мне его.

— Я хотел спасти твою жизнь, — сказал Хейке.

— Я понимаю, — серьезно ответила она. — И этот корень спас мне жизнь.

Все трое переглянулись, Хейке с явным удовлетворением спрятал мандрагору под рубашку — и они начали углубляться в лес.

Солнце стояло в зените — если в этом лесу вообще можно было говорить о солнце. Но небо быстро затягивалось перистыми облаками. Погода становилась пасмурной.

Лошади упирались, не желая идти в чащу, и пришлось погонять их. Для верности всех трех лошадей связали вместе, чтобы ни одна из них не смогла удрать.

Петера ударила по голове упавшая ветка. Они огляделись по сторонам: вокруг них накренялись и падали деревья, в предсмертных судорогах извивались корневища, от заболоченной почвы поднимались тяжелые испарения, и повсюду слышался треск и хруст ломаемых веток.

Лес был в предсмертной агонии — и им ничего не оставалось делать, как скакать вперед, выбираться из этой жуткой долины.

Ведь теперь они знали, что там, внизу, нет ни одной живой души — ни людей, ни овец, ни постоялого двора, ни церкви, на протяжении уже нескольких столетий… Одни только кричащие вороны!

Там паслись две французские лошади, брошенные на произвол судьбы среди долины, из которой они не могли выбраться — пока не пришел Хейке со своими попутчиками.