Он слонялся без дела в лучшее время не очень суровых дней, в тех нескольких случаях, о которых мы теперь рассказываем, в той части Кенсингтон-Гарденс, что ближе всего к Ланкастер-Гейт, и когда Кейт Крой – всегда в должное время – выходила из дома своей тетушки, пересекала улицу и появлялась в парке через ближайшую калитку, все остальное становилось настолько открытым публичному обозрению, что превращалось чуть ли не в аномалию. Если предполагалось, что их встреча должна быть дерзкой и свободной, они могли бы встречаться где-то в четырех стенах; если эта встреча должна была быть скромной или тайной, они могли бы встретиться где угодно – все было бы лучше, чем под окнами миссис Лоудер. Правда, они и не оставались все время на одном и том же месте, они прогуливались – медленно или быстрым шагом – во время их увлеченных бесед, проходя порой значительное расстояние, а иногда находили себе пару стульев под каким-нибудь из огромных деревьев и усаживались поодаль – настолько поодаль, насколько это было возможно, – от всех и каждого в парке. Однако поначалу у Кейт был такой вид, словно ей хотелось быть вполне видимой преследователям и даже оказаться пойманной на месте преступления, если о таких вещах у кого-то вообще заходила речь. Как она утверждала, суть заключалась в том, что ей столь же несвойственно хитрить и таиться, сколь несвойственно быть вульгарной; что парк Кенсингтон-Гарденс очарователен сам по себе и такое его использование – дело вкуса; а если ее тетушка предпочтет сердито наблюдать за ней из окна гостиной или добьется, чтобы ее выследили и застали с поличным, она – Кейт – может, во всяком случае, сделать так, чтобы им было удобно и легко это совершить. Дело в том, что отношения между этими молодыми людьми изобиловали такими странностями, какие довольно точно символизировались их тайными встречами, которые они устраивали скорее просто для того, чтобы побыть в обществе друг друга, чем из иных побуждений. Что же до силы той связи, что удерживала их вместе, у нас будет достаточно места, чтобы тщательно эту силу измерить; но уже теперь было вполне очевидно, что, если бы перед ними открылись великолепные возможности, это произошло бы лишь по известному закону противоречия, сформулированному еще Аристотелем. Глубокая гармония, какая когда-либо смогла бы руководить ими, стала бы не результатом того, что у них было так много общего – или, по крайней мере, хоть что-то общее, помимо их нежных чувств друг к другу: она могла бы, до некоторой степени, найти себе то объяснение, что каждый из них, со своей стороны, считал себя бедным в том, в чем другой был богат. На самом деле в этом нет ничего нового – великодушные молодые люди часто восхищаются тем, что им самим не дано: из чего, очевидно, следует, что наши молодые друзья были людьми великодушными.

Мертон Деншер неоднократно повторял себе, и с очень юных лет, что будет глупцом, если женится на женщине, чья ценность не будет определяться ее отличием от него самого. Кейт Крой, хотя и не особенно философствовала, сразу же распознала в молодом человеке драгоценную непохожесть. Он представлял собою то, чего ее собственная жизнь никогда ей не давала и, разумеется, без чьего-либо содействия, подобного тому, что оказывал ей Деншер, никогда не могла бы дать: то есть все эти высокие, труднодоступные пониманию вещи, которые она впитывала все сразу, без разбора, как плоды ума.