Помолчали. Потом Мефодий спросил:

— А почему тебя тянет ей помочь? Ты ведь иная, чем она!

— Да иная. Но все равно тянет.

— Молись. Только как надо. Верное средство, старики говорят.

— Да я боюсь, уже осуждена она. Фодя даже рот разинул.

— Что же ты, супротив самого осуждения хочешь ей помочь? По своей воле?!

— Ага.

Мефодий прыгнул уже по-нехорошему.

— Ну и девки ноне пошли, — покачал он потом головой, подсев к ней. — Не пойму… Мы ведь, девушка, люди простые, и против Бога там или черта — ни-ни. А ты вонна что задумала — супротив мирового порядка. Ишь, чаво захотела.

— Думаю я, Фодя, что кроме мирового порядка, есть все-таки, как бы тебе сказать… какой-то ход вне всего, пусть и ни на что не похожий… Как бы тебе объяснить. Скажу уж по-моему, по-научному, как ты говоришь… В любой истинной духовной Традиции есть место для того, что выходит из Традиции, не вмещается в нее, и тоже можно сказать о Космосе, о мировом порядке. Не ладно говорю?

Фодя неопределенно качнул головой.

— Повтори.

— Лазейку, короче говоря, ищу, дыру в Космосе.

— Ого, — Фодя взвился, вдруг на глазах воссияв словно проскочил за один миг несколько перевоплощений. — Да ежели ты иль какой-нибудь еще человек, такую дыру найдет, неужели ты на такую дурь как Ирка, или на еще какое существо, будешь ее тратить?! Окстись! Да за такое… за такое… Вот что, Людок, — вдруг смягчился он, обомлев. — Забудь об Ирке, а? Не твое дело. Мировой порядок не черт, потрепет ее как надо — а потом отпустит. Глядишь, девка когда-нибудь и ангелом станет. А о дыре забудь. Не под силу человекам это… Давай-ка лучше хряпнем кваску, и я тебе о Настеньке расскажу. Она ведь упокойникам не помогает против правила, не меняет их нутро — разве это можно! — она их жалеет, и… тссс… тссс…

ЭПИЛОГ

После такого разговора с Фодей нега какая-то бесконечная охватила Люду. И в неге этой забылась девочка Ира, ушедшая в мир своей матери, съеденной живьем. Уже не ломала она голову о загробной судьбе Ирочки. Как рукой сняло. Но история эта не прошла даром для ее души.

— Уеду я от вас, Фодя, — говорила она старичку, когда встретила его опять как-то вечером во дворе. — Не по мне эта ваша Настенька с ее загробной стряпней, да и тени я не люблю. Эка невидаль тень! Сейчас они и по земле ходят в телесном виде. Хотя я и люблю их по-своему…

— Не соображаешь ты ничего о тенях, — сурово оборвал ее Фодя. — Тень она, ангел мой, не проста, по тени многое понять можно.

Но Фодя не прыгнул однако же никуда.

— Да ну! Я из всех вас только Галю люблю по-настоящему.

И Люда пошла к Гале.

Галюша встретила ее как родную.

За самоваром поговорили о тайнах.

— Я, Люда, тоже ничего в тенях не понимаю. Может и вправду как ты говоришь, многие люди в этом веке стали как тени того высшего внутреннего человека. Ну и что ж, Людка, с тенями тоже можно чай пить, — вздохнула Галюша, откусив кусок слоеного пирога. — А может и Фодя замысловатый тоже прав, имея в виду свое, другое. Ну их, ети загробные тайны. По мне, так и у нас тута тоже тайн хватает. Ты погляди, какая красота и бездна в деревне, в русских полях и лесах. Кто это разгадал?! Кто это понял?! Никакому чародею это не под силу. Тут глаз нужен ангельский или еще там какой, повыше…

Люда вздохнула.