Гремела музыка, надрывалась «веркасердючка», палили в воздух «калаши», рекой текла самогонка, визжали девки, хохотали мужики.
Веселье было в самом разгаре.
Возле костра дрались двое казаков в противогазах и латексных защитных костюмах. Один размахивал нагайкой, другой – бейсбольной битой. Судя по ликующим воплям толпы, это был местный вариант гладиаторских боев. Первый казак, повыше, старался держать дистанцию и работал в защитной манере; второй же пер напролом, махал битой, как бревном, огребал нагайкой, шипел от боли и снова пер вперед.
Вот первый присел. Захлестнул плеткой ногу второго. Дернул. Второй упал. Первый тут же прыгнул на него, сел сверху и торжествующе сорвал противогаз – сначала с противника, потом с себя. Как выяснилось, казак с нагайкой оказался казачкой, а ее противник, по всей видимости, ее мужем (или ухажером), потому что схватка закончилась страстным поцелуем под рев толпы.
Казаки были настолько увлечены происходящим действием, что их можно было резать по одному – и никто бы и не заметил, но это в планы Пошты не входило. В первую очередь надо было спасти Олесю. А для этого хорошо бы для начала ее найти…
Пошта обошел площадь с народными гуляниями по периметру и двинулся в сторону мрачного здания, в котором угадывалась ставка вахмистра (ну, или местная тюрьма). Стены здания были испещрены выбоинами от пуль, похожими на оспины, окна заложены мешками с песком. У входа кемарил, навалившись на древнюю трехлинейку, сонный охранник.
Пошта выпрямился, придал лицу выражение расслабленно-дебиловатое, походке – легкую неуверенность, и подошел к часовому.
– Ты чего тут стоишь? – чуть заплетающимся языком спросил листоноша. – Там уже пьют. Там ве-се-ло!
Часовой нахмурился, вглядываясь в Пошту.
– Ты кто?
– Конь в пальто, – не очень оригинально, зато в рифму ответил листоноша и вырубил часового одной размашистой оплеухой. Предплечье врезалось в шею пониже уха, прямо в каротидный синус, часовой обмяк. Пошта одной рукой подхватил его падающее тело, а второй – трехлинейку, бережно опустил и то, и другое на землю, а потом неслышной и невидимой тенью проскользнул в здание.
Интуиция его не обманула – это оказалась тюрьма. Олеся, зареванная, бледная и слегка побитая (с фингалом под глазом) сидела в клетке, обхватив колени руками.
– Пошта! – вскинулась она при виде листоноши, ударилась головой о прутья клетки и зашипела от боли.
– Тихо ты! – одернул ее Пошта. – Ключ где?
Клетка была заперта на амбарный замок.
– Не знаю, – проблеяла Олеся.
Пошта мысленно выматерился, вернулся на крыльцо, подобрал трехлинейку. Плод инженерного гения Мосина, может быть, и уступал современным образцам огнестрельного оружия по баллистическим характеристикам, зато в деле сбивания висячих замков ему по-прежнему не было равных.
Два удара прикладом, и замок полетел на пол, а Олеся бросилась на шею Поште.
– Уходим! – прошипел листоноша. – Тихо и быстро!
Из здания тюрьмы выбрались без приключений, а вот когда попытались миновать празднество вокруг костра, беглецов все-таки заметили.
– Эй, молодежь! – окрикнули их. – Айда танцевать!
Вместо ответа Пошта кинул две гранаты – «лимонку» и светошумовую.
Сначала бахнула «Ф-1» – негромкий хлопок, свист осколков, вопли, боли, а потом долбанула СШГ. На такой дистанции эффект от нее был сравним с ядерным взрывом: ярчайшая, выжигающая сетчатку вспышка, звуковая волна бьет по ушам… Пошта успел зажмуриться и открыть рот, чтобы уравновесить давление в ротовой полости, и даже закрыл ладонью глаза Олесе. Но девушку так долбануло звуковой волной, что она едва не потеряла сознание, обмякнув в руках Пошты. |