И тут она услышала его голос, захлебывающийся от смеха.

— Он острый? — спрашивал ее Тайрелл. — Он все еще острый, любовь моя? Или я затупил его о священника? Ты попробуешь его на мне? Ты попытаешься? Другие женщины пытались! — его душил хриплый смех.

— Мессия, — простонала она.

— Мессия! — ухмыльнулся он. — Белый Христос! Князь Мира! Несущий слово любзи, шествующий невредимым сквозь самые кровавые из войн, что когда-либо обращали мир в прах… о, да, это легенда, любовь моя, уже более двадцати веков. И в то же время это ложь. Они забыли. Они все забыли, что происходило тогда!

Она стояла совершенно обессиленная и лишь качала головой в беспомощном отрицании.

— Да, — говорил он, — тебя ведь еще не было на свете. Никого из вас не было, кроме меня, Тайрелла. Это была бойня! Но я выжил. Только отнюдь не благодаря проповеди мира. Знаешь ли ты, что случилось с теми, кто проповедовал мир? Они все мертвы — а вот я не умер, Я выжил, но не проповеди спасли меня.

Он затрясся от хохота,

— Тайрелл — мясник! — крикнул он. — Я был самым кровавым из всех. Чувство страха — вот что было понятно всем. Хотя зверей в людском обличье запутать было нелегко. Но меня они боялись.

Он поднял руки со скрюченными пальцами, его мышцы напряглись в экстазе жутких воспоминаний.

— Красный Христос, — продолжал он, — так меня могли называть. Но не называли. Даже после того, как я продемонстрировал то, что требовалось для этого. Тогда у них было для меня другое имя. Они знали, как меня называть. А теперь… — он зловеще усмехнулся, глядя на нее. — Теперь, когда вселенная пребывает в мире и покое, мне поклоняются, как Мессии. Что остается делать Тайреллу-мяснику сегодня?

Его отвратительный, самодовольный смех стал глуше.

Он сделал три шага и обхватил ее руками. Ее тело содрогнулось от объятия этого воплощенного зла.

Внезапно она каким-то странным образом почувствовала, что зло оставило его. Напряженные руки задрожали, отстранились, затем вновь сжали ее с неистовой нежностью, глаза его склонились, и теплые слезы закапали из его глаз.

Некоторое время он не мог проронить ни слова. Застывшая, как камень, Нерина обнимала его.

Позднее она обнаружила себя сидящей на ложе, он стоял перед ней на коленях, уткнувшись лицом ей в подол.

Он давился словами, многие из которых она не могла разобрать.

— Помню… я помню… старые воспоминания — я не могу вынести этого! Я не могу смотреть назад… или вперед… у них… у них было для меня имя. Теперь я помню.

Она положила ладонь ему на голову. Его волосы слиплись от холодного пота.

— Они звали меня антихристом!

Он поднял лицо кверху и взглянул на нее.

— Помоги мне! — закричал он с мукой в голосе. — Помоги мне, помоги мне!

Затем голова его вновь склонилась. Сжав кулаками виски, он что-то беззвучно шептал.

Она вспомнила о том, что зажато у нее в правой руке, и, подняв нож, опустила его вниз со всей силой, на какую была способна, чтобы оказать ему ту последнюю помощь, в которой он нуждался.

Нерина стояла у окна, повернувшись спиной к келье и к лежащему в ней умершему бессмертному.

Она ждала, когда вернется священнослужитель Монс. Он должен был знать, что делать дальше. Вероятно, тайну следовало каким-то образом сохранить.

Они не причинят ей вреда. Она была уверена в этом. Атмосфера почитания, окружавшая Тайрелла, распространялась и на нее.