Телефон брякнул, я поднял трубку, и в ней раздалось:

    – Ты, козел? Ты? Слушай и не щелкай клювом.

    Подавив естественную реакцию рыкнуть: «От козла слышу!», я отозвался с сильным акцентом:

    – Вы звонить в норвежский консульство. У телефона Олаф Торгримссон Волосатый Пятка, атташе по культурный связь. Я слушать как одна большая ухо. Андестенд? Компроне ву?

    – Слушай, фраер, – повторили мне пропитым баритоном, – все схвачено и повязано, от крыши твоей до хазы поганой. Найдешь и отдашь добром, будут бабки, а не отдашь…

    Наступило многозначительное молчание, но тут Олаф Торгримссон перестал понимать русский язык, перешел на английский и разразился градом вопросов:

    – О, йес! Фак мани хам? Фейс он де тейбл? Дринк лав секс? Ор драйв файф смок? Рили? Ю о'кей?

    – Не стучи кадыком, а шевели рогами, веник, – посоветовали в трубке. – Ясно сказано: найдешь, и мы тебя найдем да побазарим. Договоримся, если не станешь динаму крутить.

    Торгримссон – благослови Творец справочники и словари! – вдруг овладел искусством ботать по фене.

    – Не размножай мне мозги, перхоть, – грозно заметил он. – Сунь шнобель в варзуху, болт – в грызло и изобрази сквозняк. Режь винта, пока кислород не перекрыт!

    Ошеломленная пауза в трубке. Потом:

    – Ты что, придурошный? Вальты гуляют?

    – Уже отгуляли, – сказал Торгримссон. – Так что не извольте метать икру.

    Снова молчание. Затем хриплый протяжный выдох:

    – Ну, гляди, шустряк! Встретимся!

    – Встретимся, мой расписной, – пообещал атташе, опуская трубку.

    Однако шутки шутками, а разговор меня обеспокоил. Я быстро собрался, бросил в сумку черный и голубой футлярчики, поехал в Промат и проследовал в свою лабораторию (три поста, три пропуска, кодовый замок на дверях и одинокий завлаб Борис Николаевич – сидит, пьет чай и режется в шахматы с компьютером). Выпив с Борисом чайку и проиграв ему партию (все же начальник, надо уважить!), я спрятал колдовские раритеты в сейф. В мой персональный сейф, где в былые годы хранились папки с внушительным грифом «Секретно», а теперь валялся древний отчет о Чернобыльской катастрофе да лежала пустая мыльница. Вот в мыльницу я и сунул оба футляра, а после отправился домой, размышляя о полученных рекомендациях. Найдешь и отдашь добром, будут бабки, а не отдашь…

    Кажется, команда гамма вступает в игру, подумал я, с тревогой ощутив, насколько не подкован в этой области. Собственно, кроме фени и циркуляции финансов теневого бизнеса, я ничего не знал – ни кличек, ни структурной иерархии, ни сфер влияния различных группировок. Мои контакты с преступным миром были исключительно редкими и сводились, как правило, к обмену информацией с их аналитиками. Этих я тоже не знал по именам и не встречался с ними лично, но мы беседовали – не с помощью телефона, а исключительно по электронной связи. Все они были специалисты не слабей меня (а попадались и покруче!), и все являлись интеллигентами-сявками на службе у «крестных отцов» – могли общаться хоть на греческом, но только не по фене.

    Я с горечью признал, что сам такой же лох-интеллигент и что топор в моей прихожей – сплошной обман для слабонервных. Ментальность у меня не та; может, и врежу топорищем, а вот железкой да по черепу – слабо. Отсюда следовал вполне логичный вывод: ну, гляди, шустряк! Будешь глядеть, возможно, и не встретимся…

    «На дачу бы съездить, коробку забрать, – мелькнула мысль.