— Простите, как вас зовут?

— Эржибет. Эржика…

— Господин доволен всем, Эржибет. — Порохов тяжело ворохнулся в кресле. Взял стакан, налил в него минеральной воды. Выпил. Со стуком поставил стакан. Подумал: «А почему мне не проявить себя господином?» Не спуская глаз с горничной, сказал: — У вас красивые ноги, Эржибет.

— Вам нравятся?

Она кокетливо приподняла юбку двумя пальцами, приоткрыв место, где сходятся ноги. Черный эластик, плотно облегая неровности тела, позволял воображению дорисовать возбуждающую картину.

— Потрясающе! — Порохов облизал губы, как кот, увидевший сало.

— Вы ничего не желаете, господин? — Эржибет опустила юбку.

— Только вас, Эржика…

— Но вы не завтракали, господин.

— Закажите завтрак на двоих в номер. И шампанское…

На другой день Порохов закончил все дела с Портом, и тот на своей машине укатил в Беч. Венгры даже бывшую столицу Австро-Венгрии -Вену — именовали по-своему.

Порохов остался в стране еще на две недели. Эржибет оказалась искусницей, и уезжать от нее сразу не захотелось.

Будапешт произвел на Порохова впечатление старой дворянской усадьбы, стены которой изрядно пооблупились и еще сохраняли на себе копоть веков, но залы внутри уже были подновлены: потолки побелены, дверные ручки позолочены, поставлены свежие зеркала. В то же время, не ожидая окончания ремонта, в усадьбу ворвалась и поселилась в ней толпа шумливых цыган. Блеск интерьера никак не вязался с признаками духовной нищеты обитателей.

В суетности, в манерной вежливости венгерских дельцов («Будьте добры», «Извините, пожалуйста», «Простите великодушно», «Доброго вам здоровья, господин») он угадывал мелочность, отсутствие настоящего делового размаха, стремление цепляться за каждый доллар даже в случаях, когда риск обещает умножить его многократно. Порохов легко разобрался и в том, что настоящих бизнесменов с хваткой и связями вне страны здесь не так уж много, хотя существует огромная армия прохвостов, связанных между собой и стремящихся напаять, нагреть, обдурить и ободрать наивных вахлаков. Они толклись повсюду, где появлялись бизнесмены, сопровождали их, начиная с аэровокзала в Ферихеде и кончая ночными ресторанчиками, куда неизбежно заходили «новые русские», имевшие кое-что в кошельках.

— Что продаете? Возьмем все. — Тощий венгр с обвислыми, как мышиные хвосты усами неплохо говорил по-русски и старался прижать Дорохова к стене, когда тот спускался по широкой лестнице отеля. — Доллары, фунты, марки, берем, умножаем…

О форинтах венгр почему-то не вспоминал. Должно быть, эта валюта не вписывалась в его интересы или форинтов он попросту не имел.

— Вилла на Балатоне, — маклер с изможденным лицом пропойцы схватил Порохова за рукав в кабине переполненного лифта. — Большой, совсем хороший, недорогой.

— Господин, есть возможность купить бензоколонку… Порохов в таких случаях не церемонился.

— Пшел ты! — говорил он негромко, но очень проникновенно и называл русский адрес, который, как он убедился, был хорошо знаком всем за границей.

Многолюдный Балатон, куда они поехали с Эржикой, Порохову не понравился. Салатного цвета вода, словно искусственно подкрашенная, к тому же теплая как суп, действовала на Порохова раздражающе. И еще проститутки. В Будапеште они фланировали у витрин дорогих магазинчиков и универмагов, возле подъездов отелей, выставляя напоказ прелести, способные удовлетворить любые потребительские вкусы и порастрясти кошельки. На Балатоне эта живность кипела на каждом шагу. По-рохову казалось, что вся женская часть Мадьярии стремилась общими усилиями превратить страну в одну большую постель Европы.