Не прошло и трех дней, как мне позвонила Фифи. По телефону она не производит особенного впечатления по причинам, вполне очевидным для всякого, хотя, возможно, не для вас с вашей врожденной способностью не понимать вообще никаких тонкостей. Видите ли, некоторая резкость ее голоса становится заметнее, когда не видно уравновешивающих эту резкость мягких мест.

– Джордж, – визгливо закудахтала Фифи, – ты волшебник. Я не знаю, что ты там придумал за обедом, но это помогло. Софокл берет меня с собой в Париж. Это его идея, и он страшно загорелся. Здорово, правда?

– Более чем здорово, – отозвался я с неподдельным энтузиазмом. – Это потрясающе. Теперь мы можем выполнить то маленькое обещание, которое дали друг другу. Поедем в Осбюри-парк и устроим землетрясение.

Женщинам, как можно иногда заметить, недостает понимания, что уговор – дело святое. Они в этом очень отличаются от мужчин. У них нет ни понятия о необходимости держать слово, ни чувства чести.

Она сказала:

– Джордж, мы уезжаем завтра, и у меня просто нет времени. Я тебе позвоню, когда вернусь.

И она повесила трубку. У нее было двадцать четыре часа, а мне с запасом хватило бы половины, но увы.

И она в самом деле позвонила мне, когда вернулась, но это было через полгода.

Она позвонила, но я не узнал голоса. В нем было что-то постаревшее, что-то усталое.

– С кем я говорю? – спросил я с моим обычным достоинством.

Она устало назвалась:

– Говорит Фифи Лаверния Московитц.

– Бобошка! – завопил я. – Ты вернулась! Это чудесно! Бросай все и езжай прямо…

– Джордж, – отозвалась она, – перестань. Если это твое волшебство, то ты самый мерзкий болтун, и я с тобой ни в какой Осбюри-парк не поеду, хоть ты об стенку головой бейся.

Я удивился:

– Разве Софокл не взял тебя в Париж?

– Взял, взял. Ты меня спроси, что я там купила.

Я спросил:

– Так как тебе парижские магазины?

– Это смешно! Я даже начать не успела. Софокл не останавливался!

Усталость исчезла из ее голоса под напором эмоций, и она сорвалась на визг:

– Мы приехали в Париж, и сразу пошли по городу. Он что-нибудь показывал и тут же бежал дальше. «Вот это – Эйфелева башня, – тыкал он пальцем в направлении какого-то глупого нагромождения стали. – А это – Нотр Дам». Он даже не знал, о чем говорит, Однажды меня два футболиста протащили в Нотр Дам, и это ни в каком не в Париже. Это в Саутбенде, в Индиане. Но кому какое дело? Мы поехали дальше, во Франкфурт, Берн и Вену, которую эти глупые иностранцы зовут Вин. И еще – есть такое место, которое называется «Трест»?

– Есть, – сказал я. – Триест.

– И там мы тоже были. И никогда не останавливались в отелях, а только на каких-то фермах. Софокл говорил, что именно так и надо путешествовать. Что он хочет видеть людей и природу. Да кому это надо – видеть людей и природу? Лучше бы мы увидели хотя бы душ. И водопровод. Тут просто начинаешь пахнуть. И в волосах завелись – насекомые. Я вот сейчас уже пятый раз моюсь под душем, и все никак не отмоюсь.

– Вымойся еще пять раз у меня, – внес я самое разумное предложение, – и устроим здесь Осбюри-парк.

Она, похоже, не слышала. Забавно, насколько может женщина не слышать самых простых доводов. Она сказала:

– На следующей неделе он начинает снова. Он сказал, что хочет пересечь Тихий океан и поехать в Гонконг. И едет на танкере. Это, говорит, лучший способ увидеть океан.