— Гоша сказал тебе привезти. — Сашка пожал плечами на мой немой вопрос. — Не успеешь…

— Совсем спятил, козлина! — Валька с сомнением смотрит на мешки. — Это до ночи фасовать.

— Говорит, заказ большой…

Я молча продолжаю работать. Горох стучит, ссыпаясь в пакет, нужно обязательно в точности отмерить вес, потом запаять пакет на специальном устройстве и сбросить в ящик. Нехитрая работа, и за четыре дня я ее вполне освоила, но не настолько, чтоб за три часа перефасовать пять мешков. Или успею? А ведь было бы смешно — успеть.

— Погоди, вот я закончу и помогу тебе. — Валька сокрушенно кивает. — Это ж немыслимое дело.

— Говорю — пожалуйся Людмиле. — Тетя Паша с сомнением смотрит на мешки. — Сомневаюсь я, что это заказ, просто куражится, гад.

Не хочу я жаловаться, не хочу привлекать к себе внимания, и вообще я только недавно сюда пришла, и мне во что бы то ни стало нужно затеряться среди стаи кальмаров, чтобы никто не заподозрил, что я — Другой Кальмар.

А потому мне надо отключить голову и сосредоточиться на процессе. Я умею выполнять монотонную работу, она меня не раздражает и не напрягает, если я знаю, зачем мне это нужно. А мне сейчас это очень нужно, выхода нет.

— Ого!

Я вынырнула из гороховой пыли, чтобы посмотреть, кто это решил посчитать производительность моего труда.

Я не слышала, как подошла Людмила, а она стоит рядом и смотрит на ящики, полные пакетов гороха, с озадаченным интересом.

— Это же сколько ты сегодня… Две нормы сделала?

Я пожала плечами — тут все три, скорее, и я успела.

— Даже три, я думаю, — продолжает Людмила. — Это зачем же ты?..

— Да разве она сама?! — Валька тут же вмешалась. — Георгий тут который уж день бегал вокруг нее, ныл все: ротозеев понабирали! А потом часа три назад Санька привез еще пять мешков и говорит: велено нафасовать до конца дня. Ну, вот она и фасовала.

— Головы не подняла за день, в туалет — и то не сбегала и не обедала. — Тетя Паша тоже решила наябедничать. — Который день он девку пилит ни за что, а она, знай, работает молча, а ему это, может быть, обиднее всего — что молчит, значит.

— Георгий, значит? — Людмила прищурилась, потом снова обратила взор своих маленьких серых глаз на ящики, в которых громоздились бесчисленные пакеты с горохом. — Ну, за переработку тебе заплатят, конечно, тут разговору нет. Но больше такой стахановский подвиг повторять не надо, норму сделала — все, встала и ушла.

Она взяла из ящика пакет наугад и бросила на весы.

— Вес точный. Ладно же. — Людмила достала из кармана потрепанный блокнот, что-то написала в нем, оторвала страницу и вручила мне. — Ступай сейчас в кассу, деньги получишь по факту, чтоб потом бухгалтерия не путалась, мы-то официально твою переработку провести никак не сможем.

— А касса где?

— В центральном корпусе, на первом этаже. Ступай прямо сейчас, а я Васильевне позвоню, чтоб выдала без проволочек.

Я встаю, ощущая, как затекло все тело. Эта работа меня убивает, но она мне очень нужна.

Офис с большими стеклянными окнами, внутри светло и уютно, столики девчонок-менеджеров расставлены так, чтоб они не мешали друг другу и свет падал одинаково. На стойках цветы, ряд пальм и фикусов отделяет рабочую зону от небольшого пространства с круглыми обеденными столиками.

Да, обстановка знакомая.

Касса — стеклянная будка в углу. Я сую в окошко записку, которую мне выдала Людмила.

— Вот тут распишитесь.