Никита шел по городу, улыбаясь своим мыслям. Вот-вот исполнится третье предсказание, и засияет Никита Мусин в лучистом ореоле славы – спаситель Беловодья!

– Никита, идите скорее к нам!

Три женщины расплылись в улыбках, заметив мальчика.

– Рассказывайте! Она являлась вам снова?

Никита с таинственным видом прижал палец к губам и подался вперед. Три головы с химической завивкой склонились к нему.

– Думаю, Антонина Петровна скоро вернется. У меня… – он выдержал драматическую паузу, – предчувствие. Что-то страшное грядет…

Все ахнули.

Через дорогу к ним направилась Анна Козарь, вместе с письмами разносившая молву. Как ни странно, сплетницей она не была; Козарь не выдавала новости, не просеяв их сперва через сито своей недоверчивости. В Беловодье ее уважали и побаивались.

– У Никиты предчувствие! – взвизгнула одна из его поклонниц. – Нюточка, ты слышала?

– Духовидец! Среди нас!

Скрипучий хохот заставил их осечься; так могла бы смеяться щука, сожравшая Емелю.

Желтые зубы неисправимой курильщицы. Длинное смуглое лицо, похожее на сушеный финик. Набрякшие веки сползают на глаза, точно шляпки старых подберезовиков.

– Здравствуйте, Вера Павловна! – нестройно поздоровались все.

Шишига кивнула только Анне Козарь.

– Духовидец, значит. – Если бы яд из ее голоса можно было преобразовать в вещество, получился бы стрихнин. – Что там Макеева вещает – повысят нам пенсию, нет?

Мусин, прекрасно понявший издевку, молчал.

– Вера Павловна, случай и в самом деле уникальный…

Шишигина глянула косо, и бедную заступницу как ветром сдуло.

– Дуры! – зычно сказала она. – Этот говнюк вам головы морочит. Чуда захотелось? Чудеса не так происходят.

Говнюка Никита не стерпел.

– Зря вы так, Вера Павловна! Меня можете оскорблять сколько хотите, но Макеева не заслужила такого отношения!

– Макеева была дура похлеще этих, – отрезала Шишигина. – До девяноста лет доживают или очень умные, или совсем пустоголовые. Тебе, мальчик, славы захотелось! Еще труп не остыл, а ты его уже оседлал и в рай поскакал!

К ним начали стягиваться прохожие. Анна Козарь пристально разглядывала Никиту.

– Я виделся с Антониной Петровной, клянусь! Она приходила в наш сад и говорила со мной!

– Не бзди, пионер.

– Отчего вы мне не верите? – Голос Мусина дрогнул.

– Глазки-то бегают! – ехидно заметила Шишига. – Что у тебя дальше по плану намечено? Пожар, что ли?

Никита побледнел.

Однако страх подсказал ему верную тактику. Придав своему лицу выражение необычайной кротости, Мусин беспомощно развел руками:

– Можете считать меня фантазером или, я не знаю, шизофреником… Я бы, наверное, и сам так решил, если бы увидел себя со стороны (слабая улыбка, понимающие улыбки в ответ). Честно говоря, в первый раз я перепугался. Все, крыша едет! Но только… (запнуться, стереть улыбку, посмотреть проникновенно)… понимаете, теперь я знаю: Антонина Петровна оберегает наш город. Ведь я – ну, кто я такой? Никто! Даже учусь на тройки! А она – она наша заступница…

– За что тебя прозвали Гнусом? – перебила старуха.

От ярости у Никиты побелело в глазах. Он забыл о пытливом взгляде Козарь, забыл о восторженных зрительницах; ему хотелось лишь одного: так напугать старую тварь, чтобы она обмочилась прямо здесь и уползла в свою нору опозоренной.