«Что бы мне такое с ним сотворить? – подумала я. – Разве что – узлом его завязать?»

Я перехватила его руку своей правой и дернула, развернув ко мне спиной. Затем легонько стукнула ребром ладони чуть повыше правого уха. Внучок рухнул на пол. Я достала из своего пакета наручники и пристегнула его левую руку к правой ноге.

Бабка прикрыла рот сухонькой ладонью и смотрела на меня с испугом.

– Ты чего это с внуком моим сделала? – с трудом выговорила она.

– Ничего страшного. Сейчас очнется. А пока давай все же о деле поговорим… Ты ведь, бабулька, милиции наврала, что не видела ничего… Так вот, давай меняться. Ты мне ответишь на все мои вопросы, а я тебе подарочек небольшой сделаю.

Я достала из пакета морской бинокль и повесила его себе на шею. На моей полуприкрытой груди он смотрелся, наверное, очень импозантно.

Как ни была бабка озабочена судьбой внука, глаза ее загорелись. Я видела, что она согласна. Еще бы! С биноклем ее ежедневные балконные наблюдения приобретали новое качество. Ей открывался целый мир, во всех его детальных подробностях.

– Значит, так. Когда милиционеры разбирались с бандитами, вон там… – я указала рукой на перекресток, – …один человек снимал все это на видеокамеру. Мне нужно знать, где он стоял, как выглядел, куда потом делся? Ответишь на вопросы – бинокль твой. Не ответишь – придется другой бабульке его подарить, более наблюдательной. Ты же ведь не одна на балконе целыми днями торчишь…

– Сразу бы сказала, чего тебе надо, и не била бы ребенка… – пробурчала бабка, словно забыла, что сама на меня внука натравливала.

Я вздохнула, но промолчала.

– Стоял он, значит, там.

Бабка указала рукой на угол перекрестка, находившийся по диагонали от того угла, на котором происходила вчерашняя «разборка».

– Без такой штуки…

Она посмотрела на висевший у меня на груди и соблазняющий ее бинокль.

– …я его плоховато рассмотрела. Волос, кажись, черный. И головой так дергает, будто чуб свой назад закидывает. Хотя волосы-то короткие. Я еще подумала – нервеный какой-то. Рубашка, значитца, на нем была расстегнута. Желтая такая, с белыми клетками. Штаны-то обычные, как сейчас молодежь носит. Черные. На коленках еще пузырились. А так-то нечего про него сказать. Обычный мужик, лет тридцать, наверное. Как он начал снимать-то, я не увидела, не знаю, откуда шел. А побежал прямо здесь, под окнами у нас. Эту кинокамеру-то свою на бегу в сумку засовывал. Кожаная такая сумка, через плечо. До того угла добежал и спрятался вон там, за магазином.

– И это все? – спросила я разочарованно. Если она больше его не видела, из моих поисков ничего, пожалуй, не выйдет.

– Я думала – убег он, – продолжала бабка, плотоядно поглядывая на бинокль. – Ан нет! Смотрю – выглядывает из-за угла-то. А уж разъехались все, я уж хотела вниз спускаться… Он тоже увидел, что нет уже никого, никто за ним не гонится. И пошел так спокойно…

Бабка сделала паузу.

– Куда? – не выдержала я.

Она молчала, поджав губы, и внимательно смотрела мне на грудь.

«Бинокль!» – дошло до меня.

Я сняла с шеи ремешок, на котором висел бинокль, и надела его на тоненькую бабкину шейку. Она тут же вцепилась в него своими сухонькими пальчиками.

Она нагнулась в мою сторону и зашептала:

– Я ить сразу поняла, что он рядом где-то живет.