— Я должна кое в чем признаться тебе, Луи. Должна рассказать, что на самом деле произошло там, в „Лескалье“. Ты — единственный, кому я могу исповедаться.»

На этом письмо заканчивалось. Придется мне ждать следующего, чтобы узнать продолжение истории.

Именно этот элемент «саспенса» и пробудил мою бдительность, заставив перечесть письмо другими глазами — глазами редактора. Теперь я обнаружила в нем налет литературности, как и в предыдущих посланиях. Вот идиотка, как же я сразу не догадалась! Похоже, от смерти матери у меня и впрямь крыша поехала. Эти письма адресованы именно мне, и посылал их попросту неизвестный автор, пытавшийся таким хитрым способом впарить мне свою рукопись. Я получала кучи всяких сочинений и, конечно, не успевала все их читать; они штабелями пылились на моем столе, и авторы это знали, особенно те, которых никогда не печатали. Вот почему эти письма обрывались, не дойдя до конца истории, — они были частями книги, которую я получала порциями, раз в неделю. Нахальный способ, но не такой уж глупый; доказательство налицо — я их прочла.

Теперь я следила за своими авторами, надеясь с помощью намеков и недомолвок заставить одного из них выдать себя; наверное, они решили, что я свихнулась. Я изучала их почерки, выискивая в середине слов букву «п», похожую на заглавную, но маленькую, как строчная. Я принюхивалась к листкам рукописей, чтобы определить исходивший от них запах. Рассматривала все мыслимые варианты. А вдруг этот? Да, вполне возможно, он способен написать нечто подобное о своем детстве, этот жанр вообще начал входить в моду; ну если это действительно он, я швырну ему в лицо его писанину со словами: «Ты давай мне роман, настоящий роман!» И постараюсь попасть ему в очки, пусть свалятся, мне всегда хотелось узнать, на что похожа его физиономия без очков.

Я была абсолютно уверена, что отправитель этих писем рано или поздно заявится ко мне в кабинет. Какой-нибудь незнакомец попросит принять его и выложит на стол окончание своего опуса, извинившись за то, что дурачил меня столько времени: «Поймите, вот уже пятьдесят лет как я никого не дурачу и пятьдесят лет как никто мной не интересуется, вот я и решил выбрать такой путь!»

А может, это юная стажерка Мелани, работавшая у меня с недавнего времени? «Скажите, бывает ли так, что ваши стажеры становятся вашими авторами?» Она воображала, что я не пойму, куда она клонит… Хотя маловероятно — слишком молода; чувствовалось, что эти письма вышли из-под пера более зрелого человека, а кроме того, девчонка была слишком хорошенькой, чтобы писать на такие темы.

Как раз в ту минуту, когда я размышляла о Мелани, она позвала меня к телефону, прикрыв рукой трубку, чтобы Никола на другом конце провода не смог ее услышать:

— Ваш друг непременно хочет с вами поговорить.

— Скажите, что я на совещании.

— Уже говорила, но он звонит пятый раз и сказал, что никакого совещания у вас нет.

— Ну если ему не нравится такой вариант, ответь, что я просто не хочу с ним разговаривать. Люди надоедают, пока им врут, но не когда им говорят правду.

А уж если я выложу ему всю правду, то, смею вас уверить, он будет надоедать мне значительно реже, а то и вовсе сбежит подальше.

Я не могла продолжать в том же духе, это было рискованно. И решила уйти домой, не дожидаясь конца рабочего дня, тем более что в почтовом ящике меня наверняка ждало следующее письмо. Был вторник, а эти письма, как я заметила, всегда приходили по вторникам — их странный отправитель явно смахивал на маньяка, а то и на серийного убийцу.

В то время я еще находила его письма занимательными, почти дружескими; немного таинственности в нашем мире, где давно не осталось никаких тайн, — мне это даже нравилось. Кроме того, хотелось узнать продолжение: что такого ужасного произошло в доме супругов М.