– Нет-нет, мистер Уайлд, автограф мне не нужен, – и добавляет шепотом, – вообще-то это даже против правил, меня за такое могут уволить.

– А, – я прихожу в себя и тоже смущаюсь, соображая, не отругают ли меня сейчас за то, что я одет неподобающе.

Он продолжает.

– Мисс Холл просила вас пройти за кулисы.

В зале стоит гул и вообще довольно шумно, и я поначалу думаю, что не так расслышал. Мне показалось, что билетер говорит про нее. Но такого не может быть. Наверное, кто-то из Карнеги-холла меня позвал, а не Мия Холл.

Но уточнить я не успеваю, он уже ведет меня за локоть к лестнице, потом мы пересекаем фойе, и билетер проводит меня в небольшую дверцу возле сцены, мы петляем по лабиринту коридоров, стены которых увешаны нотами в рамках. Я позволяю ему мной руководить. Вспоминая, как в десять лет меня повели к директору за то, что бросил в классе наполненный водой воздушный шарик, и я тупо шагал за миссис Линден по коридору и гадал, что же ждет меня в кабинете. Вот и сейчас такое же чувство. Как будто я провинился и попал в неприятности, что Алдус не отдыхать меня сюда прислал и что сейчас меня отчитают за то, что пропустил фотосъемку, или разозлил журналистку, или за то, что я одиночка, иду против всех и могу развалить группу.

В общем, я даже не пытаюсь переварить происходящее, не позволяю себе услышать сказанное, поверить в это, подумать о предстоящем до тех пор, пока меня не вводят в небольшую комнатку, открыв и закрыв дверь. И вот передо мной она. Настоящая. Человек из плоти и крови, не призрак.

Мое первое желание – не схватить ее, не обнять и не крикнуть. Вместо этого просто хочется коснуться ее еще раскрасневшейся после игры щеки. Хочется преодолеть разделяющее нас пространство, которое можно измерить сантиметрами – а не километрами, не континентами, не годами, – и коснуться мозолистым пальцем ее лица. Хочется ее потрогать, чтобы убедиться, что это действительно она, а не сон, из тех, что мучили меня так часто после ее отъезда, из тех, в которых я видел Мию четко, как наяву, и хотел поцеловать ее или прижать к себе, но просыпался – а ее уже не было рядом.

Но я не могу до нее дотронуться. Такой привилегии у меня больше нет. Хоть все и случилось против моей воли, но тем не менее. К слову о воле – мне приходится изо всех сил контролировать свою руку, чтобы она не дрожала и вообще не превратилась в отбойный молоток.

Пол кружится, меня будто затягивает какой-то водоворот, мне страшно хочется принять таблетку, но сейчас это невозможно. Я стараюсь дышать ровнее, чтобы предотвратить паническую атаку, тщетно двигая челюстью и пытаясь произнести хоть слово. Такое ощущение, будто я оказался на сцене один, без группы, без оборудования, забыл все песни, а на меня смотрит миллионная толпа. И мне кажется, что я стою перед ней, Мией Холл, бессловесный младенец, уже битый час.

Когда мы с ней только встретились в школе, я заговорил первый. Я спросил, что она только что играла. С этого простого вопроса все и началось.

На этот раз спрашивает она.

– Это действительно ты? – И голос все точно такой же. Хотя не знаю, почему я ждал, что он изменится, разве только потому, что изменилось все.

Но этот голос резко воз