Ко мне подошел Гордон. Он улыбался.

– Ну, все обернулось не так плохо.

Я уставился на него.

– Штат мог засадить ее за решетку на все время, пока ей не исполнится восемнадцать лет. А сейчас вполне возможно, что через шесть или восемь месяцев она уже вернется.

Я не ответил, и он ушел вслед за Норой.

Старческая рука коснулась моей. Старая леди смотрела мне прямо в глаза, и я видел, что она понимает меня.

– Спасибо тебе за все, что ты пытался сделать, Люк, – вежливо сказала она. – Когда она вернется домой, я позабочусь о ней.

– Я знаю, что вы сможете это сделать, миссис Хайден. Простите меня. Из-за Норы, я хочу сказать.

– Теперь все позади, Люк. Все мы делали все, что могли. Будь здоров. И удачи тебе.

– Спасибо.

Она вышла в коридор. Я посмотрел на лестницу. Никого не было. Помедлив несколько секунд, я прошел по коридору и, свернув за угол, направился в инспекцию.

Когда я вошел, мисс Спейзер сидела за своим столом.

– Я должен возвращаться в Чикаго, – сказал я. – Могу ли я увидеть Дани не завтра, а сегодня?

– Пойду узнаю, хочет ли Дани видеть вас, – вежливо сказала она и вышла.

Я как раз успел закурить, когда она вернулась вместе с Дани.

– Можете тут поговорить. Я выйду.

За ней закрылась дверь. Я протянул руки, и дочь кинулась ко мне.

– Прости, папа.

– Все в порядке, Дани, – мягко сказал я. – Мне потребовалось много времени, но теперь я все понимаю.

Она уставилась мне в лицо.

– Но ты ведь не ненавидишь ее так сильно, что хотел бы отправить ее в газовую камеру, да?

– Конечно, нет, Дани, – улыбнулся я. – И вообще больше не стоит говорить о ненависти. Я вообще к ней больше ничего не испытываю. В свое время я побаивался ее, но теперь мне ее просто жаль.

– Ей всегда был нужен кто-то, кто любил бы ее больше всего на свете, папа. Как и любой другой. У тебя есть жена. И она любит тебя больше всех.

– А твоя мать – тебя, Дани.

Ее глаза внезапно засияли.

– А когда-нибудь ты приедешь навестить меня. Или я смогу приехать к тебе в гости.

– Когда-нибудь обязательно.

Дверь открылась.

– Прости, Дани, но тебе пора.

Поднявшись, Дани поцеловала меня в щеку.

– Ты будешь писать мне, папа? Я поцеловал ее в лоб.

– Конечно, я буду писать тебе, девочка.

Я смотрела ей вслед, пока она шла по холлу, и металлические подковки ее туфелек цокали по мрамору. Затем они завернули за угол, и Дани исчезла.

Прощай, Дани. Прощай, моя маленькая смешная девочка. Я помню тот день, когда ты появилась на свет. Я помню, как я смотрел на тебя через стекло, а ты сморщила свое крохотное личико и заплакала, и все во мне сжалось, потому что я знал, что ты моя, а я твой и что ты самая прекрасная девочка в мире.

И ты уходишь, унося с собой мою любовь.

Было половина десятого вечера, когда огромный реактивный лайнер коснулся бетона посадочной полосы аэропорта О'Хара в Чикаго. Как только были откинуты двери, в салон ворвался бодрящий прохладный ветерок. Я был первым на трапе. У меня не было времени демонстрировать вежливость, пропуская всех вперед. Получила ли Элизабет мою телеграмму?

Я почти бежал через поле к зданию аэровокзала. Сначала я не увидел ее в толпе встречающих. Потом я нашел Элизабет – она махала мне, смеялась и плакала одновременно.

Я кинулся к ней, и мир опять обрел четкие очертания, а боли, терзавшие меня, исчезли.