Может быть, теперь он и разглядел в ней личность, но еще совсем недавно она была лишь неким предметом, который он использовал для своего наслаждения.

– Бесполезно даже пытаться, – тихо сказала Розали, глядя на мелькающий мимо ряд домов. – Я бы и хотела простить, но не могу, – как бы извиняясь добавила она.

Рэнд молча кивнул. Лицо его было непроницаемым, губы крепко сжаты. Эта девица, вероятно, не понимала одной простой вещи – подобный поворот событий стал возможен только благодаря его природной совестливости, ведь он может бросить ее на первом же углу и больше не вспоминать об этом.

Вновь наступило молчание. Рэнд недоумевал: как она могла отказаться от его предложения? Он был обижен, как если бы он протянул руку, чтобы погладить пушистого котенка, а тот вместо благодарности бросился и оцарапал его.

Хотя подсознательно он все-таки уважал Розали за то, что та не стала разыгрывать из себя ни святую, ни мученицу, неискренне произнося слова прощения.

В тот день им так и не удалось помириться.

Незаметно пролетела неделя. Несмотря на краткие ссоры, долгое молчание после них и осторожные разговоры, Розали знала, что эти дни останутся в ее памяти как идиллически счастливые.

Она чувствовала себя во Франции как рыба в воде. Ей нравилась живая французская речь, чистое звучание которой напоминало ей об Эмилии.

Рэнд с головой ушел в дела. Целыми днями он пропадал на пристани, но, кроме проблем с пароходной компанией, много еще было вопросов с другой недвижимостью Беркли. И Розали, к ее радости, была предоставлена самой себе в уютном тихом пристанище маленькой гостиницы.

Никогда прежде она не имела столько свободного времени и возможности делать все, что хочется.

Она занималась музыкой, читала романы Джейн Остин, сидя в уютном кресле, бродила по саду, срывая теплые душистые листья мяты, или в общей гостиной болтала с другими гостями, среди которых были две молодые американки, путешествовавшие с родителями по Европе.

С Рэндом Розали виделась только за завтраком и ободом, когда все постояльцы гостиницы собирались вместе.

Обеды проходили в особом зале и были весьма обильными. После горячего блюда скатерть непременно меняли, и на столе появлялись графины с красным вином, портвейном и хересом и фрукты на десерт.

Розали не осмеливалась спросить Рэнда, почему он почти не пьет вина, хотя подобная сдержанность казалась ей довольно странной.

Дни проходили за днями, и постепенно отменная пища, свежий воздух, солнце, лень и свобода сделали свое дело – бледная кожа Розали приобрела здоровый цвет, а на щеках появился румянец.

Рэнд ничего не говорил о происшедшей в ней перемене, но временами смотрел в ее сторону со смешанным чувством желания и досады.

И хотя Розали продолжала твердить, что ненавидит его, он все-таки возбуждал в ней постоянное любопытство. Ругался ли он, принимал ли участие в азартной игре, или собирался уйти с головой в очередную авантюру, Розали легко могла определить настроение Рэнда по выражению его глаз, начинавших светиться каким-то внутренним огнем.

Казалось, ему нравится поступать безрассудно, совершая что-нибудь такое, чего никто из Беркли никогда бы не одобрил.

Чем дольше длилось их знакомство, тем чаще Розали спрашивала себя: почему он спас ее тогда, во время пожара в "Ковент-Гардене"? Ведь, несмотря на то что иногда Рэнд был очень добр, в целом он не походил на альтруиста, а временами впадал в такое раздражение и злобу, что это не могло не пугать Розали.