Все это выяснилось позже. Пес оставался неизвестным, неузнанным и не пойманным до последней минуты, потому что, как и сам Кукурузо, умел менять внешность. Иногда он переодевался в кокер-спаниеля, иногда — в немецкую овчарку. И вел себя всегда так, как того требовала его новая внешность. Если он преображался в задумчивого скотч-терьера, то еле ковылял по городу — седой, старенький, страдающий одышкой. Если в приветливого щенка эрделя, то скакал, резвился и приставал ко всем с вопросами. Он умел лаять и рычать шестью разными голосами. Если нужно, он умел косить глазами. Он умел все. И, конечно, его никто никогда не мог вывести на чистую воду. Да что там говорить, и у Педро-Пузо-Кукурузо, и у его собаки голова варила.

После того как его описание появилось в газетах, Мексиканский Кухонный Бандит стал еще более дерзким и нахальным. Казалось, он совсем забыл об осторожности. Так и виделось, как он злорадно хихикает, оставляя в ограбленных домах записки, подписанные его именем: «Благодарю за вкусный ужин. Ваши сторожа ужасные тупицы. Мимо них можно слона провести. Искренне ваш, Кукурузо».

Он любил дразнить Хлопса, называя его болваном и олухом. Он сообщал в записках, какой дом собирается ограбить. И хотя Холодильный Сыщик отправлялся туда с двумя помощниками и дюжиной полицейских и всю ночь был начеку, на следующее утро оказывалось, что самые вкусные и дорогие продукты таинственным образом исчезли.

Тогда полиция изловила всех собак города, всех, до единой, и возвращала их только владельцам в собственные руки. Жульдог и тут выкинул дьявольскую шутку. Он тоже явился. Но на этот раз переодевшись в бездомного кота — полу персидского, полуголодного — испуганного, слабого и дрожащего. Костюм был так хорош, что никому и в голову не пришло заподозрить обман; получив бесплатно сытный обед, он плюнул на остальных собак и удалился.

Между тем люди все больше и больше сердились и негодовали. А Шницель Хлопс продолжал скрежетать зубами. Он так сильно ими скрежетал, что стер почти до корней, и очень страдал, поскольку не мог как следует пережевывать пищу. Газеты продолжали потешаться над ним, а Ром Штекс поместил на первой странице «Антрекотов и фаршей» сатирическое стихотворение — по крайней мере Штекс считал его сатирическим:

Но в конце концов Педро-Пузо-Кукурузо зашел слишком далеко. Он уже украл все самые ценные продукты, он выставил на посмешище лучших сыщиков, он швырнул вызов полиции, он потряс мир своими блестящими и дерзкими преступлениями. Но на этот раз он совершил нечто такое, чего не совершал никогда раньше, — чего, вероятно, не совершал раньше никто, — украл кухарку.

— Это еще зачем? — удивилась Чичи.

— А что, кухарки очень ценятся, — объяснил Габ-Габ. — Конечно, хорошие. А эта была замечательная. Она славилась своими пирогами, особенно ревеневыми. Ее звали Ваниль Вербена. Хозяйка Ванили говаривала, что она стоит столько золота, на сколько тянет сама, — а это кое-что значило, поскольку Ваниль была огромная, как дом, и весила тонну. И вот, там, где служила в кухарках Ваниль Вербена, начали твориться странные вещи. Кухню грабили несколько раз. А семья была большая: мама, папа и шестеро детей — и у всех здоровый аппетит.

Обычно в этой семейке все были очень пухленькие и упитанные. А тут вдруг стали худеть — и особенно сама кухарка. Эта добрая женщина, когда-то круглая, как яблоко, начала таять на глазах, таяла, таяла, пока не превратилась в тоненькую соломинку. «Вот как горюет по своим пирогам», — говорили люди.

Как бы то ни было, она вдруг исчезла.