— А где же ваши записки? — спросил человек, посмотрев на чистый стол перед Сергеем.

— А я… — смутился Сергей, — так…

— Что «так»?

— В уме.

Экзаменатор не спеша снял очки, подслеповато помигал, причем глаза его оказались совсем не такими, какими были за толстыми стеклами, а добрее и беспомощнее, протер очки носовым платком и сказал:

— Молодой человек, вы, часом, не смеетесь надо мной?

— Да что вы! — Сергей никак не мог понять, что именно так поразило этого человека. Анна Павловна, правда, говорила ему, что он здорово держит все в уме, но этот московский профессор…

— Отвечайте, и немедленно! — взвизгнул человек. — К доске!

Все еще недоумевая, Сергей начал отвечать. Экзаменатор сидел молча, глядя прямо ему в глаза.

— Ну-с, а если так? — спросил профессор и изменил условия задачи.

— Тогда так, — сказал Сергей и снова начал отвечать.

Говорить ему было легко, потому что мысленно он видел перед собой огромный чертеж и ему нужно было лишь как бы читать раскрытую страницу.

— Как вас зовут? — почему-то шепотом спросил профессор, очевидно забыв, что перед ним лежал экзаменационный листок Сергея.

— Сержант Шубин Сергей Родионович.

— Надо запомнить, — снова прошептал экзаменатор и вдруг тонко выкрикнул: — Позвольте поздравить вас, сержант Шубин Сергей Родионович! Вы… вы даже не понимаете…

…Старший лейтенант все понял, пожал ему руку, усадил перед собой и заставил раза три пересказывать сцену на экзамене. Потом сказал:

— Ну, с богом, Шубин, учись. Но нас не забывай, в случае чего — прямо ко мне. — Он вздохнул. — Значит, учиться?

— Учиться, товарищ старший лейтенант.

В конце первого семестра Шубин узнал, что умер его отчим, мать больна и не может работать в колхозе.

«Но как-нибудь мы с Колей перебьемся, ты не волнуйся, учись, сынок», — сообщала мать. Письмо было написано детским почерком брата на листке в косую линейку, вырванном из тетради.

Отговаривали Сергея всем факультетом. Но нужно было помогать матери и брату, и он слишком хорошо знал, что значат слова «как-нибудь перебьемся».

Как-нибудь они, конечно, перебьются, но он не мог не видеть постоянно в своем воображении маленького брата и мать, терпеливо и безропотно ждущих, пока он сможет помочь им. А сможет ли вообще мать дождаться? Еще четыре года назад врач в районной больнице сказал, что почки у нее никуда не годятся, и отчим страшно разволновался, а она лишь пожала плечами и сказала: «Бабы — они живучие».

Так он оказался в школе милиции, откуда мог посылать домой почти всю свою довольно высокую стипендию.

Иногда, конечно, бывает жаль, что так все получилось. Но теперь, пожалуй, он не променял бы свою профессию ни на какую другую в мире, даже если иногда и хочется плюнуть на все.

…Он поднялся пешком на пятый этаж — лифт, как всегда, не работал — и тихонько открыл дверь. Вера еще не спала. Она сидела на кухне и проверяла тетрадки.

— Опять? — вздохнула она и смешно сморщила нос.

— Опять, — тяжко вздохнул Сергей.

— Дело?

— Оно. Поесть-то милиционеру дали бы, гражданочка.

— Пищеблок закрыт на учет. Яичницу будешь?

— Давай. Что нового?

— Мишка двойку получил. За домашнее задание. Задали написать десять палочек, десять крючочков и сколько хочешь ноликов. Он написал нолик и объяснил учительнице: «Вы, говорит, сказали, сколько хочешь ноликов.