Семь лет — и такой жестокий удар судьбы… Ох, хох-хох, грехи наши тяжкие…
Голубев достал из ящика бутылку коньяка, встал из-за стола, неслышно подошел к Шубину, все еще стоявшему лицом к окну, приставил бутылку к его спине и громко скомандовал:
— Хенде хох, русс, сдавайс!
Шубин поднял над головой руки:
— Гитлер капут! Проигрыш?
— Так точно, товарищ майор. Пострадал за родное «Динамо».
— Армянский?
— Так точно, три звездочки.
— Это хорошо, — мечтательно вздохнул Шубин.
— Тш-ш, товарищ майор, кто-нибудь услышит — решит, алкоголик в МУРе.
— Ничего, скажем, следственный эксперимент. А что ты сейчас собирался делать?
— Да ничего особенного…
— Может быть, поедем ко мне? Сейчас позвоню Вере. Он набрал номер и сказал в трубку:
— Верочка, ты не волнуйся, но у меня очень неприятные новости. Понимаешь, Борис случайно нашел у себя в столе бутылку коньяка…
— Идиот, — добродушно сказала Вера. — Приезжайте, — и положила трубку.
— Не женись, Боря, — грустно сказал Шубин, надевая пальто.
— Стараюсь, товарищ майор.
…Миша еще не спал, с криком выскочил в коридор в одной пижамке и прыгнул на шею Голубеву.
— В отца ты, Мишуля, интуиция у тебя. Чувствуешь, что у меня в кармане. Вот тебе шоколадка за двойку.
Вера грозно нахмурилась сквозь улыбку:
— Ты с ума сошел! Вырабатываешь у ребенка положительный условный рефлекс на двойки.
— Эх-хе-хе, а на что еще детям друзья дома? Воспитывают родители, а портят дяди. Как ты считаешь, Майкл?
— Это ты юмор говоришь.
— Правильно, Майкл, молодец.
— Спать, — решительно скомандовала Вера. — Попрощайся по-английски и бегом в кровать, уже половина девятого.
— Гуд найт, — сказал мальчик и в сердцах добавил: — Вырасту — сроду спать не буду ложиться.
Они уселись за стол на кухне, и Голубев торжественно достал из кармана бутылку.
— Нун гут, загте дер бауэр, — удовлетворенно сказал он.
В школе на уроках немецкого они долго читали один и тот же рассказ про крестьянина, и запомнившаяся фраза употреблялась ими на все случаи жизни.
В прошлом году на стадионе в Лужниках Голубев заметил со своего места Стасика Феофанова, с которым не виделся с окончания школы. Стасик, солидный и слегка полысевший, смотрел на разминавшихся перед началом матча футболистов и разговаривал с соседом.
Голубев сложил руки рупором и крикнул:
«Нун гут, загте дер бауэр!»
Стасик на мгновение оцепенел, потом подпрыгнул, словно прямо под ним взорвалась петарда.
Он увидел Голубева в трех рядах от себя, взмахнул руками, расплылся в блаженнейшей улыбке, в которой, казалось, участвовала даже его лысина, и заорал:
«Нун гут, загте дер бауэр!»
Соседи, забыв про игроков, с удивлением смотрели на двух людей, колотивших друг друга по спинам жирными, раздувшимися портфелями и выкрикивавшими:
«Нун гут!..»
«Загте дер бауэр!..»
— Вполне согласен с твоим бауэром, — кивнул Шубин. — Действительно, гут. Пододвигайте ваши стаканы, леди и джентльмены.
— Дикари вы все-таки, — улыбнулась Вера, подставляя тем не менее стакан. — Коньяк — и в стаканы. Коньяк полагается пить по капельке, скорее даже нюхать его, согревая в руке бокал, чтобы лучше почувствовать аромат.
— Это точно, — охотно согласился Голубев. |