— Я, ты и жареная корова, — предложила альтернативу жена и тоже сделала глоток. — Куда сегодня наши гости ходили? — поставила на стол она свой бокал.

— В Кунсткамере были, сказали, что хотят пораньше лечь спать, — вытянул я ноги под стол и откинулся спиной на кухонный уголок, не выпуская из рук вино.

— Как они тебе показались? — обняла меня Фортуна. — Что-то они холодно стали со мной общаться. Ей-богу, как полуфабрикаты.

— Гости как гости, уже надоели. Может, это из-за того, что я им сказал, что ты спишь с соседом, — утонул я в шелках ее волос.

— Вот идиот. Зачем? Не мог соврать что-нибудь? — положила руку мне на живот жена и улыбнулась.

— Хочу, чтобы быстрее уехали, — разглаживал я ее волосы. Как-то нехорошо они влияют на наш сексуальный климат, — вспомнил я купола Беллы.

— Значит это у нас акклиматизация, а не у них, — грела своей щекой мою грудь Фортуна.

— Ты знаешь, что Белла мышами занимается? — чувствовал я ее горячее дыхание.

— Да, у нее даже с собой есть несколько, — подняла она голову и посмотрела на меня как на кота, который должен их поймать.

— Том, — перевел я радостно стрелки, — тебе Джеррей из Москвы привезли.

Комок шерсти вздрогнул в глубине кресла и подал звук.

— Не рычи, дичь в соседней комнате, и на ней ставят опыты, — вздохнула Фортуна.

— Думаю, ему не понравится. Он же никогда не имел дела с живыми мышами, — погасил я настольную лампу и обнял жену сзади.

За стеной была слышна возня от любовных прелюдий. Трудно спать, когда за стеной кто-то занимается любовью. Это тоже надо уметь переспать.

— Мыши? — поцеловал я жену. — Постучать им?

— Не надо, еще подумают, что мы завидуем. У тебя есть чем ответить? — повернулась ко мне спина.

— Обижаешь, — положил я ее руку себе на член, и он медленно начал твердеть.

— Ого! — воскликнула она.

— Если вы встретили в своей постели мужчину, не пугайтесь, возможно, эта встреча не случайна.

Торт Захер

Я вышел на балкон. Было довольно прохладно, захотелось даже что-нибудь накинуть, например, чьи-нибудь объятия. Но они остались где-то в спальне. Возвращаться не хотелось, к тому же придется будить.

Холодно. Жизнь — как насилие над самим собой, к нему привыкаешь. Кому-то кажется, что оно даже способно приносить удовольствие, но мы не удовлетворены на все сто, даже на семьдесят, и не будем, иначе не были бы людьми. Какой-то мелочи не хватает, огромной мелочи, величиной с серебряную монету в ночном небе. Я бросаю в лицо луне окурок, не попадаю, он остается мерцать в пепелище угасающих точек. Посмотрел на часы: поздно. Поздно смотреть на звезды. Взгляд перебирается на огни менее претенциозные, бытовые. Кто-то еще не спит в домах напротив — луноходы. Гулкие одинокие тени асфальта: кого-то еще по улицам носит — недоноски, по самому дну колодца вымершего двора — подонки. И я слоняюсь одним из них, из угла в угол — слон-уголовник. Таких не берут в зоопарк, буду гнить в одиночной камере космоса.

Закурил еще одну и увидел напротив, в соседнем доме, еще одного лунохода. Он тоже курил. Мне показалось, что он видит меня. Это мне не понравилось, я выбросил окурок вниз и зашел обратно в тепло. Взял кулинарную книгу и открыл, выпал торт Захер. Я записал:

Судьба Прохора была среднестатистична и пятидневна: жена, телевизор, работа. Жизнь. Задолбала. Долбала и жена своей любовью.