Все.

В час быка мы выпустили демонов наружу, еще не подозревая, что они — демоны…

Последний слой был снят, и освобожденная из плена столетий картина предстала перед нами, сверкая и переливаясь девственными, казалось, только что наложенными красками. В жизни я не видела ничего прекрасней и яростней.

Четыре фигуры на лошадях, темное пламя ада внизу, раздавленные тени под копытами. От тишины, стоявшей в мастерской, у меня лопались барабанные перепонки.

— Что это? — спросила я.

— Похоже на всадников Апокалипсиса, — судорожно сглотнул Ванька. — Бог ты мой, он действительно великий художник…

От картины шло странное тепло — или все дело в лампах, которыми она была окружена? Я не могла избавиться от мысли, что картина дышит и ноздри лошадей вибрируют.

— Мать твою, они же сейчас нас растопчут… — Лавруха ухватился за меня.

Они действительно хотели нас растоптать, они сделали бы это немедленно, если бы клетка картины не останавливала бы их. В глазах всадников, в глазах их коней, в их развевающихся гривах было столько божественного гнева, что я невольно отступила.

— Победоносный на белом коне. Война на рыжем коне. Голод на вороном коне. Смерть на бледном коне. И Ад следует за ним… — голос Ваньки звучал в ледяной пустоте.

Мне показалось, что бледный конь смерти повернул голову, — и в его зрачке блеснула устрица.

Знак Лукаса ван Остреа.

Картина втягивала нас как воронка, я не знаю даже, сколько мы простояли над ней. Детали изображения змеями переползали в нас, чтобы навсегда там остаться. Первым очнулся Снегирь.

— Пойду за водкой… — пролепетал он.

— Я с тобой, — тотчас же присоединилась к нему я…Уже в подворотне нас догнал Ванька.

— Решил составить вам компанию, — пряча глаза, сказал он.

Лавруха остановился, задрал подбородок к ясному, уже налитому зноем небу, и расхохотался.

— Испугался, да? Боишься остаться с Ними наедине? Признайся, Иван Теодорович!

— Не испугался…. Но все равно, как-то не по себе… — Ванька поскреб затылок.

— Вот что, — я видела их насквозь: и Ваньку, и Снегиря. — Давайте уж будем откровенными до конца. Ты ведь тоже чувствуешь себя не в своей тарелке, Снегирь. Иначе бы не побежал за водкой. Верно?

— Ну, допустим, за водкой я готов бежать всегда…. А в общем, ты права, Кэт, Как-то муторно, вдруг о душе стал думать… Ая, между прочим, даже некрещеный… И склонен к материалистическому взгляду на мир. Не нравится мне все это.

— Ладно. Остановимся на том, что мы, три взрослых человека, испугались и сбежали.

Где-то вдалеке, за домами, раздались глухие раскаты грома. Впечатлительный Ванька вздрогнул, а совсем не впечатлительный Снегирь коротко хохотнул.

— Как вы думаете, что это может быть? — спросила я.

— Всадники Апокалипсиса стучат в нашу избушку и вопят “Отдай мое сердце”! — Лавруха, по правилам давно забытой детской игры, ухватился за меня. Я вскрикнула от неожиданности.

— Не надо так шутить, Лаврентий, — тихо сказал Ванька. — Картины живут своей жизнью, о которой мы ничего не знаем. И еще неизвестно, что у них на уме.

Ванька и Снегирь напились. Тут же, в мастерской, под испепеляющими взглядами всадников. Не пила только я. Я просто не могла пить, находясь рядом с бешеными тысячами долларов. Ясно, что долго хранить в тайне “Всадников Апокалипсиса” не удастся, слишком велика их ценность.