…Католический собор сер и угрюм. Его башенки и своды заштрихованы сизым голубиным пометом. Самих голубей что-то не видно. Вымерли или сдобрили постные супы горожан. Мраморные ступени, истонченные подошвами, безукоризненно чисты. При входе окунаю палец в чашу со святой водой и останавливаюсь, давая глазам привыкнуть к полумраку. Сквозь цветные витражи со сценами из писания льется меркнущий где-то на полпути багровый свет Святые в нишах строго взирают на меня пустыми черными глазницами. У алебастровых ступней трепетно колышутся огоньки тоненьких свечек.

Тишина. Такая глубокая, что кружится голова.

Мне нужен священник, отец Данжан, но как отыскать его, не задавая вопросов? Иду вдоль стены, описывая круг, и вспоминаю приметы Данжана. Среднего роста, коренастый; нос с горбинкой, серые глаза… Попробуй разобрать в полумраке цвет глаз!.. “У него привычка часто и негромко кашлять. Ищи кашляющего, Слави”.

Впереди меня дама. Черное платье, черные волосы. Вдова? Надо держаться за ней — вдовы в храмах по большей части не только молятся, но и ищут утешения в бесе де со служителями церкви.

Шаг за шагом подходим к кафедре. Священников целых пять. Коленопреклоненные, они шепотом молятся, перебирая четки. Который из них Данжан? И вообще, здесь ли он?

Дама замирает, и я следую ее примеру. Один из священников оборачивается и через плечо долго и пристально смотрит на нас. Поднимается с коленей. Он сед, аскетически сух и призрачно бледен.

— Мадам?.. Мосье?

Женщина судорожно протягивает руку.

— Отец Антуан, помогите мне!

— Но чем, дочь моя?

Короткий придушенный кашель доносится до моих ушей. Отец Антуан успокаивающе гладит даму по плечу.

— Не отчаивайтесь. — И ко мне: — Мосье?

— Сначала мадам, — говорю я.

Священник проницательно смотрит на меня.

— Вы не из нашего прихода?

— Я издалека, святой отец.

Еще один — в темных одеждах — поднимается с коленей. Мягко ступая, подходит к нам. Кашляет.

— Вы впервые в нашем храме?

— Да, — говорю я.

— Хотите облегчить душу молитвой?

— Нет, исповедаться.

— Я приму вашу исповедь…

Он действительно почти непрерывно кашляет — скорее всего, это запущенная нервная болезнь. Идем в исповедальню, куда — совсем некстати — направляется и отец Антуан в сопровождении дамы.

В кабинке тесно и пахнет свечами. Бархат тяжело обволакивает стены, глуша голос; сквозь окошечко в пологе мне видна часть лба отца Данжана.

— Говорите, сын мой. Мы одни, и только господь и я, его слуга, слышим вас в эту минуту.

— Я впервые в храме — не только в вашем. Как начать и о чем рассказывать?.. Все, что я помню и знаю, это слова к окончанию службы: “Идите с миром! Месса окончена’”

Молчание. Слышу неразборчивый шепот из соседней кабинки — там исповедуется вдова. Отец Данжан — если это он? — слишком медлит с ответом.

— Это так. Идите с миром!

— Где Жоликер?

Шепот по соседству смолкает. Шорохи — и тишина.

— Где Жоликер? — повторяю я. — У меня мало времени — несколько часов. Говорите же! Почему он замолчал в мае?

— Он арестован.

Так… Мне душно, и я расстегиваю пуговицу у воротника.

— Это случилось в мае?

— Да, в ночь с восьмого на девятое.

— Кто арестовал его?

— Немцы.