* * *

Спустя два дня поиски Сапожникова так ничего и не дали. Судя по всему, гад залег на дно. На работе, естественно, не появлялся (там ждал его Погодин с парой приданных оперативников), друзей и родственников у него не оказалось. И не удивительно. Волк-одиночка, который ненавидит целый мир. Похоже, что Горохов прав насчет Сапожникова, а вот Света немного ошиблась. Что ж, бывает.

Я, признаться, вообще в психологию раньше не верил. Думал, что это развод для лохов — годами посещать мозгоправа, вливая в его бюджет кругленькую сумму своих кровных. Но после знакомства со Светой, увидев, как ловко она щелкает преступников, выводя их на чистую воду, проникся некоторым уважением. К Свете, в основном, и немного — к психологии.

— Что там с кровью? — спросил на внеочередной планерке Горохов. — Которую из морозильного ларя изъяли.

— Не готов еще анализ, — развел руками Катков (он, по настоянию шефа, курировал нашу работу с бюро СМЭ).

— Как не готов? — хлопнул ладонью по столу Никита Егорович. — Два дня прошло.

— Сказали, у них гема-сыворотки неожиданно закончились. Новые заказали, но пока не пришли еще. Из Цыпинска в областное СМЭ образец отправили.

— Бардак! Вот всегда так у нас в стране сейчас! Не было раньше такого!

— Можно из Москвы сыворотки запросить, — предложил я. — Местным бы не дали, а нам дадут.

— Да они дольше идти будут, — отмахнулся Катков. — Областные буквально завтра обещали все сделать.

В дверь постучали.

— Открыто! — рявкнул шеф, еще пыхая возмущением от нерасторопности местного Минздрава.

В кабинет вошел поп. Самый настоящий. Или кто он там? Я не разбираюсь в церковных санах. В черной рясе до пола, на груди крест на цепочке желтой. Вряд ли золотая. Уж слишком тускло поблескивает. Медь или латунь, скорее всего.

Борода густая до груди достает, чернотой слилась с усами, еле губы видно. Чуть вьющиеся черные волосы с редкими серебристыми прожилками седины спадают до плеч. На вид лет сорок-пятьдесят. Точнее не скажешь, слишком много растительности на голове.

Балахон не мог скрыть крепкую, без пуза фигуру. Ростом невелик, но черный «колпак» на голове придавал дополнительной стати.

— Мир вам, служивые, — поп отвесил поклон головой, но глаз не опустил, внимательно нас осмотрел, будто грешников выискивал. Глаза умные, во взгляде застыло спокойствие и некая даже умиротворённость. Сразу видно, работа у него не нервная, размеренная.

— И вам не хворать, гражданин, — Горохов, как ярый атеист, оглядел его испытывающе и скептически. Спасибо, что не с презрением.

— Отец Арсений, — невозмутимо поправил Горохова вошедший. — Можно просто: батюшка.

— Как скажете, гражданин батюшка, — продолжал капать ядом шеф.

Чтобы разрядить обстановку, я представился, но руку не протянул. Не помню, как там их приветствовать полагается. Руки жать или целовать? Если целовать, то я совсем не был готов.

А после спросил:

— Чем обязаны, отец Арсений?

— Со старшим хочу поговорить вашим. С глазу на глаз. Вы главный? — обратился он ко мне.

— Нет, — я кивнул на шефа. — Вот наш начальник, следователь по особо важным делам прокуратуры СССР Горохов Никита Егорович.

— Жаль, что не вы, — как бы невзначай бросил батюшка, отчего Горохова немного перекосило.

— Что у вас там? При всех говорите, — сухо сказал шеф. — У меня от личного состава секретов не имеется.

— Я насчет заблудший грешной души хотел побеседовать.

— Спасибо, Арсений батькович, но как-нибудь в другой раз исповедуюсь.