Эдуард Веркин. Кусатель ворон
Часть первая Золотое кольцо Глава 1 «Turistas! Go Home!» Тег «Культура». Сидеть бы мне дома, так нет, потащился. Сидеть бы мне дома, июнь к концу, вот-вот колосовики пошли бы, и рыба, не размякшая от пришедшего зноя, еще клевала, и вообще, жизнь! Так нет, потащился. Зачем? Амбиции. Гордыня. Зависть. Возжелал плюнуть ближнему своему в физиономию лица его. Возжаждал возвыситься и вознестись, чтобы все ко мне приходили, а я им в глаза показывал бы кукиш и громко хохотал с превосходством, ну, это если совсем по-простому объяснять. Как-то так. – Как-то так, – сказал Жмуркин и достал из кармана пистолет. Вот уж такого от него точно не ожидал. Пистолет… Зачем ему пистолет? Ну да. Амбиции, гордыня, в глаза плевать, перстень целовать, понятно. Это же Жмуркин, он же всегда такой. Жмуркин ухмыльнулся. Художники настороженно переглянулись. Не ожидали, конечно, не ожидали, я сам не ожидал. Пистолет. Бомм! Такой долгий протяжный звук, бронзу опять дернули за язык, малиновый звон поплыл, хотя и полдень. В церкви звонили, в самой известной, в покосившейся, как Пизанская башня, красиво так звонили. И вообще тут красиво, горка, горки, трава, Волга, теплоход тащится справа налево, а на другом берегу уже Кострома со своей дичью, и вообще благодать. Тощий чугунный Левитан, широкий бронзовый Шаляпин взирают на скучных потомков с послеобеденной приветливостью… Зачем тут пистолет? Зачем вообще все это? От Дитера не ожидал, если честно. Пятахин да, ходячий трабл-генератор, ну, Лаурыч тоже, мог вполне с дебаркадера в водоросли свалиться, Иустинья опять же с утра подозрительно глазками поблескивала… Но Дитер? Дитер-Дитер. Немец. Живописец. В конце концов, инвалид. И на тебе, учудил. Вот и верь после этого. – Ну, что, рембранты, стоит вам отступить, пожалуй, – посоветовал Жмуркин. – И вон по той каменистой тропинке прямо под горку, под горку, ножками, там прекрасная чайная с бесплатным лимоном. Выпейте чаю, поспорьте о Малевиче, я, право, оплачу… Жмуркин достал пятьсот рублей, скомкал, швырнул в сторону живописцев. Это он зря, подумал я. Художники – народ трепетный, побьют. Ладно нас, мы люди русские, привычные, но ведь и Дитеру отсыпется. В обязательном порядке, по щщам его по бестолковым. А это международный скандал, между прочим. Я представил заголовки в какой-нибудь там «Зюддойче Цейтунг». «Русские ортодоксы избивают малолетних туристов-инвалидов». «Русское брутальное насилие над юношей из Бохума». «Загадочного русского душа» – это не в тему, но красиво. – Бегите, пока я добрый, – продолжал Жмуркин. – А то как-то некрасиво, я в Дантесы не записывался… – А мне вот кажется, мы сейчас надаем вам по морде, – перебил Жмуркина предводитель художников Ривейра. – Пистолетик-то у тебя игрушечный. – Игрушечный? – Жмуркин ухмыльнулся роковой улыбкой уездного монте-кристы. – Ну ладно, сейчас вот мы и посмотрим… Жмуркин выстрелил. Невысокий художник в коротких шортах подпрыгнул и ойкнул, оранжевая пластиковая пуля укусила его в ляжку, отскочила в траву. – Я же говорил – игрушечный! – ухмыльнулся главный рембрант. – Ну, все… – Стоять! – рявкнул Жмуркин начальственно. – Кто не хочет провести чудный вечер в обезьяннике – стоять! Но обезьянником живописцев было не испугать, они дружно шагнули к нам и стали нас бить. А начиналось все более-менее прилично, во всяком случае, утром ничего беды не предвещало.
Въехали в Плёс часов в десять, остановились на высоком берегу с видом на заводь, Жмуркин велел Штурмгеботу бросать якорь, сам взял автобусный микрофон и прочитал непременную лекцию, которую я, разумеется, вкратце записал, историческую такую. |
