И не менее важно, говорил Бентам – и я снова с ним соглашаюсь, – смертная казнь необратима. Нет способа исправить допущенную ошибку. Очевидно, что несчастье для казнённого, проистекающее из неправомерной казни, огромно. Более того, если общество казнит невиновного человека и этот факт впоследствии становится известным, когда, к примеру, ловят настоящего преступника, то каждый член общества испытывает – или по крайней мере должен испытывать – тяжёлое раскаяние по поводу ужасного деяния, сотворённого от имени всех нас. И тогда…

– Спасибо, сэр. Нам ясна идея. А каково ваше отношение к абортам? Если вы считаете, что необратимое наказание невиновного ослабляет общество, то, я уверена, присутствующие здесь мужчины и женщины в свете того, что Верховный суд недавно отменил решение по «Роу против Уэйда», будут счастливы услышать, что вы выступаете против абортов.

– Нет. Я являюсь их сторонником. – Я услышал, как один из присяжных с тихим шипением втянул в себя воздух, а другой, седобородый мужчина, покачал головой.

Белинда Диккерсон повернулась к своему столу, помощница достала из портфеля книгу и протянула ей – как любой писатель, я способен узнать написанную мною книгу практически с любого расстояния, даже когда её обложка повёрнута неудачно.

– Ваша честь, я хотела бы приобщить к делу этот экземпляр книги «Утилитаристская этика в повседневной жизни» за авторством текущего свидетеля, Джеймса К. Марчука.

Судья Кавасаки кивнул:

– Принимается как улика обвинения номер сто сорок семь.

– Спасибо, ваша честь. Для уточнения, сэр: вы – автор этой книги, верно?

– Да, я её написал.

– Как вы можете видеть, я отметила две страницы закладками. Не будете ли вы так любезны открыть книгу на первой из них и зачитать отмеченный абзац?

Такие закладки выпускаются разных цветов; я и сам ими постоянно пользуюсь. Она, без сомнения, намеренно выбрала красные: хотела натолкнуть присяжных на мысль о крови.

Я открыл первую из отмеченных страниц, тщательно водрузил на нос очки и прочитал:

– «В соответствии с утилитаристским учением нельзя предпочитать собственные желания и счастье желаниям и счастью других людей просто потому, что они ваши, однако в случае генетически дефективного плода, который, будучи рождён, проживёт несчастливую жизнь, полную страданий, прерывание беременности с очевидностью увеличит общую сумму мирового счастья, поскольку, как мы уже упоминали, имеется лишь два способа его увеличения. Первый, разумеется, состоит в том, чтобы сделать уже существующих людей счастливее. Второй – увеличивать количество людей в мире посредством рождения детей при условии высокой вероятности того, что они проживут счастливую жизнь». – Курсив, как говорится, авторский.

Я неловко поёрзал на своей скамье, потом продолжил:

– «Непосредственно из этого вытекает, что суммарное мировое счастье уменьшается либо вследствие уменьшения счастья существующих людей – а воспитание неполноценного ребёнка, со всеми сопутствующими затратами, делает с родителями именно это, – либо вследствие рождения новых людей, которые проживут несчастную жизнь, полную страданий. В этом случае аборт становится скорее моральной обязанностью».

Аргументация была гораздо сложнее, и все возможные возражения я разбирал в последующих параграфах, однако, дойдя до конца отмеченного синим маркером текста, я замолчал, закрыл книгу и поднял глаза.

В зале суда можно было бы различить звук оброненной булавки. Все присяжные смотрели на меня, некоторые с отвисшей челюстью, а лицо Хуана совсем утратило цвет. Лишь Девин Беккер оставался невозмутим.

Диккерсон позволила молчанию длиться столько, сколько сочла максимально возможным, а затем сказала:

– Спасибо.