Изменить размер шрифта - +
И Котов, разумеется… А прошлый век? Скульпторы, художники, поэты, пораженные грацией, красотой и пластичностью Кетового племени, чуть с ума не сошли! Швейцарец Готфрид Минд – "Кошачий Рафаэль" – всю жизнь рисовал только Котов. Француз Теофил Штайнлайн выпустил роскошный альбом рисунков под названием "Кот"… Последователи нового "кошачьего" культа собирались в Париже на Монмартре, в кафе "Черный кот"… Ну, и так далее.

– Потрясающе… – пробормотал я.

И подумал, как мы любим счастливые финалы!..

– А в странах, где господствовал ислам, Коты и Кошки пользовались буквально королевским почетом, – сказал Мастер. – В отличие от Собак, которых ислам считал "презренными".

Мне показалось, что "Ислам" – это имя Человека, руководителя каких-то нескольких стран. И мне понравилась его мысль о "презренных" Собаках. Я и брякнул..

– И этот Ислам совершенно прав!

Но тут же вдруг неожиданно вспомнил свою подружку собачку Дженни, своего корешка мюнхенского полицейского Рэкса, парочку русских Псов, с которыми у меня в свое время сложились приятельские отношения, и подумал, что от мыслишки этого Ислама очень даже потягивает расистским душком!

Мастер тут же просек, о чем я думал, закурил свой "Данхилл" и брезгливо произнес..

– Проявление нетерпимости к другому Виду – это очень неинтеллигентно, Мартын. Где-то на уровне антисемитизма. Так что подумай над этим. А я пойду осмотрю судно. Ты со мной?

– Нет, – сгорая от стыда и проклиная себя за поспешную похвалу Исламу, сказал я.

– Я полежу, подумаю..

– Это иногда полезно, – саркастически ухмыльнулся Мастер и вышел из каюты.

 

 

* * *

 

"Недолго мучилась старушка в бандита опытных руках", – часто говорил Шура, когда хотел подчеркнуть быстротечность той или иной ситуации.

Через пару часов в каюту вернулся Мастер, проглядел какие-то записи, сделал в них ряд пометок и поманил меня пальцем к себе. Я вспрыгнул к нему на рабочий стол и сел рядом со стопкой судовых документов, тихо и скромно поджав хвост.

Вообще-то, на рабочий стол Мастера вспрыгивать было нежелательно. Я получал на это разрешение только лишь в минусы особого к себе расположения. Вот и сейчас Мастер, словно этот… Как его?!.. Людовик (забыл номер!)… Или нет! Кольбер, что ли? Кто там при ком был? Совсем из головы вылетело! Кольбер, кажется… Вот

Мастер, будто Кольбер, и окружил себя мною. Но не стал, как тот французский тип, немедленно работать, а протянул мне руку (мне почемуто тут же подумалось: как кардинал Ришелье!) и спросил, глядя мне прямо в глаза..

– Осознал?

– Да.. – тихо ответил я.

– Тогда – лапу!

Я подал ему свою правую лапу. Он уважительно и осторожно ее пожал, а я, в благодарность за прощение, потерся своим рваным ухом о его синий якорек, наколотый, как он рассказывал, давным-давно, – еще на первом курсе мореходного училища.

 

 

* * *

 

По сравнению с подходами к канадскому острову Ньюфаундленд, проход по английскому проливу Пентленд-Ферт с его опасными "приливными течениями" смахивал на воскресную прогулку по Летнему саду.

Шура как-то пару лет тому назад возил меня туда осенним теплым днем, тыкал носом в скопище грязно-серых скульптур, которых там до хрена и больше, и очень обижался, когда я не проявлял к ним никакого интереса, чего бы Шура там про них ни рассказывал.

Мне, вообще, Летний сад совсем не понравился. Куча детей – все они обязательно хотят тебя схватить, потискать, дернуть за хвост.

Быстрый переход