– А какая там глубина? – поинтересовался коренастый, передавая ключ от лодки высокому.

– Метров восемь или девять. Я один раз ловил там рыбу.

– Ну, нормально.

– Да, дно там заболоченное, и я думаю, мент этот ушел в ил.

– И превратится он в сапропель, – сказал коренастый, тяжело ступая по мосткам.

Доски поскрипывали, прогибались, охранник докурив сигарету, швырнул окурок в воду. Он пролетел красной точкой и с шипением погас.

– Это третий, – заметил коренастый.

– Нет, уже пятый, – разминая затекшие ноги, откликнулся высокий.

– Ну и хрен с ними. Не жалко этих гадов.

– Чего же их жалеть? – удивился высокий и двинулся к дому.

Федор Иванович восседал в кресле за огромным письменным столом. Над ним висел на стене портрет Президента. Зубов и сам был немного похож на первого человека России – та же прическа, только седых волос поменьше. А вот костюм и галстук – почти такие же.

А если учесть, что Зубов был крупный мужчина, то и комплекцией он напоминал Президента.

Последние пару дней Федора Ивановича мучил радикулит. Спина болела не так уж сильно, но эта монотонная боль делала Зубова раздражительным и злым. На все происходящее вокруг он реагировал взвинченно и буквально исходил желчью Когда на его столе появлялась папка с документами, Федор Иванович презрительно открывал ее и принимался читать, вооружась остро отточенным карандашом. Его очки в золотой оправе поблескивали, а губы, словно у ученика младших классов, шептали текст, который прочитывали глаза, спрятанные за стеклами очков.

– Ну и ну! Кто же так пишет?!

Зубов отчеркивал строку или абзац, затем вызывал своих помощников. Те появлялись словно из-под земли. И если хозяин кабинета не приглашал сесть, все уже знали – сейчас Зубов начнет распекать и мучить придирками.

– Вот несчастье! И с работы не уйдешь, дел невпроворот.

Зубов взял карандаш и постучал по столешнице.

Этот жест говорил о том, что Федор Иванович раздражен дальше некуда. Проклиная изматывающую боль, Зубов открыл папку, только что принесенную помощником и оставленную на столе, поправил очки в тонкой золотой оправе и принялся читать. Он уже много тысяч раз видел подобные документы. Внизу, для того, чтобы бумага обрела силу, должна была появиться его размашистая подпись.

Федор Иванович просмотрел первый документ, затем перевернул его и взялся за следующий, так и не украсив своей подписью предыдущую бумагу.

– Болваны! Сколько учил, что так писать нельзя!

Он прочел несколько страниц, изрядно почеркал остро отточенным карандашом и только после этого, нажав кнопку, вызвал своих помощников. Те появились мгновенно, словно в этот момент стояли за дверью и только и ждали разрешения хозяина войти в кабинет.

Зубов не предложил им сесть и сам не выбрался из-за стола. И его помощники поняли, что предстоит тяжелый разговор, вдвойне неприятный, так как был уже конец рабочего дня, и служебные машины ждали своих пассажиров, чтобы развезти их по домам.

– Так, – сказал Федор Иванович, не поднимая глаз на своих помощников. Он нервно забарабанил концом карандаша по столу. – Сколько я вам говорил, так писать нельзя! Ведь эти бумаги пойдут не в сортир и не в бухгалтерию, а прямиком на стол к Президенту! Вы что, не понимаете этого?! Подставить меня хотите?!

– Федор Иванович, – один из помощников сделал шаг вперед, – но вы же сами говорили, надиктовывали…

– Что я надиктовывал?! – Зубов в негодовании поднял свою массивную голову.

И в этот момент спина опять дала о себе знать.