О близости выхода она узнала по прохладному ночному воздуху, вдруг ласково скользнувшему по ее лицу. Вместе с ним до нее донеслись и запахи. Аромат пальм, фиников, влажная прохлада Нила…

— Наконец-то! — выдохнула она. — Добрались! Томак, ты слышишь меня?

Если он и ответил, она все равно не услышала. Трясущимися от напряжения руками она цеплялась за последние выбоины. Не стоило расслабляться, иначе можно было сорваться и скатиться по трубе в обратном направлении.

«Если это случится, — сказала она себе, — то штыри и крюки, может быть, и остановят тебя, но пропорют до потрохов».

И вот она увидела звезды, луну… Отверстие было довольно узким, да еще карлики даже не потрудились сгладить неровности. На краю его были вбиты крюки и кольца, с помощью которых спускали мешки с добычей, но все веревки исчезли. Ануна высунула голову наружу, чтобы наполнить легкие свежим воздухом и прикинуть расстояние до земли. При свете луны ей показалось, что выходное отверстие находилось на высоте ста пятидесяти локтей. Многовато, даже если учитывать наклон поверхности. По такому скату не пройти и даже не проползти. Если не держаться за закрепленную наверху веревку, тотчас сорвешься и покатишься по известняковой облицовке, переворачиваясь на ходу, как камень, летящий по склону горы.

«Хоть она и гладкая, — подумала девушка, — я сдеру себе всю кожу, прежде чем коснусь земли».

Возможно, она и не разобьется насмерть, но будет выглядеть как освежеванное животное.

Насколько она могла судить, внизу не было ни души. Да и что там кому-то делать? Церемония закончилась, и жизнь вошла в свое русло. Жестокий номарх Анахотеп уже принадлежал прошлому.

Повернув голову назад, она подергала веревку, привлекая внимание Томака.

— Начинаем спускаться, — произнесла она, громко и отчетливо выговаривая слова. — Надеюсь, веревка выдержит. Только вот до земли она не достанет. Поэтому в конце концов ее придется выпустить, а дальше уж скользить по склону. Намажемся как следует оставшимся жиром, чтобы уменьшить трение, но не исключено, что кожу мы себе сдерем… Ты понял? Развязывай свою веревку, я распущу ее, чтобы она стала подлиннее. Я не смогу тебе помочь. Как только я вылезу, будешь выпутываться один.

Ануна подождала еще немного, потом дернула за веревку. Она знала, что для обмотки царской мумии бальзамировщикам потребовалось около ста пятидесяти локтей льняной ленты. Сто пятьдесят локтей… Приблизительное расстояние до земли… Но очень рискованно… Если сложить ее вдвое, длина уменьшится, зато увеличится прочность. Она знала, что Анахотеп потребовал для себя лен самого лучшего качества, дабы его похоронное одеяние пережило века. Нужно было принимать решение, потому что ночь начинала бледнеть.

По мере того как лента разматывалась, Ануна через отверстие спускала ее наружу. Ночной ветерок играл с нескончаемой тонкой перевязью, заставляя ее порхать по белой стене пирамиды.

Ануна все-таки решила сложить ее вдвое. Наполовину высунувшись наружу, она споро работала над пустотой, манипулируя с бесконечной лентой, хлопающей на ветру. Посчитав, что части получились равными, она привязала ее к кольцам, оставленным карликами на краю отверстия. Затем как смогла намазалась жиром и, намотав ленту на одну руку, стала вылезать наружу головой вперед. В узкой трубе нельзя было развернуться, так что пришлось смириться с таким положением. Края отверстия ободрали ей бедра, и внезапно она повисла вдоль стены; лента натянулась.

«Спускайся! — кричал ей внутренний голос. — Спускайся, пока не ослабли руки».

Она ойкнула от страха и грудью и животом прижалась к белой известняковой облицовке. Судорожно вцепившиеся в ленту руки отказывались повиноваться. Из отверстия высунулась голова Томака.