Люди в деревне шептались, что она умеет разговаривать с морем и ветром, что слушаются ее животные и птицы и что прошлогодняя буря, унесшая жизни сразу десятерых рыбаков, – это ее рук дело. Или не рук, а злых сил. Злых глаз… Глаза у старухи и вправду были страшные, они меняли свой цвет от белого, как раскаленное солнце, до темно-серого, почти черного, как морские глубины. В такие глаза лучше не смотреть, и дорогу старухе не заступать.
Никс бы и не заступила, собрала бы последние деньги, заплатила бы лекарю. А может, получилось бы взять лекарство в долг, а долг потом отработать, помочь вечно беременной жене лекаря по хозяйству или с ребятишками. Но старуха пришла сама…
Страшная, завернутая в грязные лохмотья и куски полуистлевшей сети, похожая на старую паучиху, выбравшуюся на охоту. Первой жертвой стала Никс. Замерла под пристальным взглядом прозрачных глаз, не в силах сдвинуться с места, промерзая от макушки до пят, каменея, умирая… А ей ведь никак нельзя умирать! И бояться нужно не за себя, а за отца, который всю ночь прометался в беспамятстве.
Дернуть плечом, просунуть пальцы в невидимую паутину, потянуть в разные стороны, одну за другой разрывая туго натянутые нити. Ей нельзя умирать!
– Ишь ты! – Старуха больше не раскидывала ловчие сети. Сейчас она обходила ее по кругу, разглядывала внимательно и, кажется, удивленно узловатыми пальцами перебирала низку из морских ракушек. И ракушки сухо пощелкивали в ее руках, ну точно кости. А Костяной мыс, говорят, оттого так и называется, что засыпан человеческими костями… – Сильная. – Старуха приблизилась. Кажется, только стояла на безопасном расстоянии, и вот уже крепко, до боли, сжимает когтями подбородок. – Сильная и глупая.
– Что вам нужно? – Не надо спрашивать. Вообще не надо заговаривать с морской ведьмой. Лучше сразу к лекарю…
– Лекарь не поможет. – Старуха хихикнула, принюхалась, снова защелкала ракушками. – Я помогу. – И за косу подергала с такой силой, что слезы из глаз. – Плачь. А хочешь, злись. Мне посмотреть нужно, удостовериться… Ну-ка, на меня смотри! В глаза мои смотри, дитя!
Посмотрела, словно в омут провалилась. А когда вынырнула обратно, ведьма уже сидела на валуне, в каменной ступке толкла какие-то коренья.
– Отцу заваришь, как очнется. Поить будешь часто, если придется, то и силой. Продержится еще ночь, значит, жить будет.
– Спасибо. – Только и смогла сказать. Не было сил, словно сквозь песок просочились.
– Не благодари. Я свое взяла. Ты молодая и крепкая. С тебя не убудет, а мне пригодится, – сказала и заклекотала, как чайка. Закашлялась? Или это смех такой? – Как выздоровеет отец, ко мне придешь на Костяной мыс.
– Зачем? – Страшно. И холодно. И упасть хочется прямо на песок.
– Учить тебя стану. Ее дочек кто-то должен научить, чтобы бед не наделали. А ты сильная. От тебя великая беда может быть, дитя.
– Чьих дочек? – А ведь и упала. На песке хорошо, уже не так холодно, только немного колко. Наверное, от ракушек, что старуха обронила.
– В тебе ее кровь течет. Приходи на Костяной мыс, расскажу… – А песок уже завивается волчком прямо перед лицом, застит глаза, мешает смотреть. Всего один только раз моргнула, а старуха исчезла. Словно ее и не было…
А остров и в самом деле с высоты птичьего полета был похож на голову медузы. Наверное, из-за извивающихся, точно гигантские змеи, выступающих над водой скал. Завораживающе и жутко. А еще очень любопытно.
С этой мыслью Иван и уснул, а проснулся от громкого пения птиц. Часы на телефоне показывали половину седьмого утра. |