— Не отрицаю. Я отдаю вам файл, — щелчком отправляю дискету через стол. — Но в следующий раз ни один дайвер не пошевелит ради вас пальцем. Вы нарушаете нашу этику, господин Шеллербах. Труд оплачивается в меру его сложности.

Шеллербах берёт дискету и замирает. Я пью глинтвейн, наблюдая за ним. Оборотень молчит. Это моя операция.

Наконец Шеллербах скачал файл, и взгляд его приобретает осмысленность.

— Итак? — спрашиваю я.

— Пятьдесят, — говорит Тёртый.

— Каждому?

Он молчит — очень, очень долго. Это деньги. Живые, полнокровные, необлагаемые налогами, пришедшие ниоткуда и ушедшие никуда.

— Ваш счёт.

Я протягиваю ему бумажку, на ней — номер счета в Швейцарии.

— Отрицательные проценты… вы очень осторожны, господин дайвер…

— Иного выхода нет, Петер…

Он сдаётся. Я знаю его настоящее имя, он моё — нет. Банк не выдаст меня никогда. Даже если международный трибунал заявит, что я людоед и виновен в геноциде.

За это и платятся отрицательные проценты со счёта.

За полную безопасность.

— Пятьдесят каждому. Я делаю жест доброй воли, господин дайвер!

— Прекрасно.

Несколько секунд — и на мой счёт перетекают сто тысяч долларов. Это много. Это очень много.

Годы спокойной жизни в виртуальности.

— Вы согласитесь на дальнейшее сотрудничество?

Достаю свою чековую книжку, с удовольствием разглядываю цифру. Потом выписываю чек на пятьдесят тысяч и отдаю оборотню.

— Вполне возможно.

— А на постоянный контракт?

— Нет.

— Чего вы так боитесь, дайвер? — во взгляде Шеллербаха любопытство.

Чего я боюсь?

— Имени, Питер. Настоящая свобода — это всегда тайна.

— Я понимаю, — соглашается Шеллербах. Косится на Романа: — Вы тоже дайвер? Или просто ходячий набор вирусов?

— Дайвер, — говорит Роман.

— Что ж… удачи вам, господа… — Шеллербах отходит на шаг. Останавливается: — Скажите… как это — быть дайвером?

— Очень просто, — отвечает Роман. — Надо знать, что всё вокруг — игра. Фантазия.

Шеллербах кивает, разводит руками.

— Не получается, увы…

Он уходит по тропинке, мы смотрим ему вслед. Потом я наполняю наши бокалы.

— За удачу!

Роман явно ещё не оценил масштабов случившегося. Молчит, крутит в руках бокал:

— Лёня, скажи, ты счастлив?

— Конечно.

— Большие деньги… — он разглядывает чек, потом решительно поднимает бокал: — За удачу!

— За неё, — соглашаюсь я.

— Ты не исчезнешь из глубины?

— Нет.

Роман кивает, с явным облегчением. Отпивает вина, говорит:

— Знаешь, с тобой интересно работать. Ты… необычный.

На миг мне кажется, что мы подходим к той небывалой грани, когда дайверы открываются друг другу.

— Аналогично, Рома.

Оборотень встаёт. Резко, порывисто.

— Мне пора… ко мне пришли…

Он растворяется в воздухе, бокал падает на пол, катится, звеня и подпрыгивая.

— Удачи тебе, Роман, — говорю я в пустоту.

Одиночество — изнанка свободы.

У меня не может быть друга.