— Ты позволил завалить себя в нашу кровать.

— Ты позволил ей оседлать себя.

Зубовный скрежет.

— Она трахалась с моим мужем, в моей постели, при включенном телевизоре, который показывал меня.

— Она подмывалась моим душем, она вытиралась моим полотенцем, она использовала мой любимый дезодорант!

— А такого не прощают никогда и никому!

Малыш выключил диктофон, но тут же включил снова.

— Я могла бы засудить черную сучку!

Пауза.

— Я могла бы устроить громкий развод.

Пауза.

— Но я стерла запись своего позора.

Пауза.

— И решила сама и по-своему наказать тебя, Малыш. Потому что когда я вернулась, уставшая и измотанная, да к тому же без золота ацтеков, ты смотрел на меня глазами влюбленной и преданной собаки. А собаки, как известно из биологии, не умеют врать. Так вот, просмотрев на досуге запись твоей подлой шалости, я убедилась: ты самый отвратительный, двуличный и закоренелый обманщик. Ты ради получаса сомнительного кайфа уничтожил наше счастье, свою любовь и мою веру в тебя.

Длинная пауза.

Малыш услышал, как его сердце беспомощно пытается вырваться из тесной грудной клетки.

Этот опасный перестук готовился перерасти в предынфарктный штопор.

— Сволочь!

— Гад!

— Предатель!

— Как я ошиблась в тебе, как ошиблась!

Но голос, наполненный уверенной ненавистью и выношенной местью, воскресил Малыша. Его спасла собственная злость на эту пещерную мстительницу, на эту патологическую ревнивицу, на эту паразитку, которая хуже любого рукокрылого вампира пользовалась его искренней и постоянной любовью.

Малыш спокойно дослушал до конца обвинительную речь.

— Охотница за скальпами не виновата. Она лишь проверила тебя на супружескую верность, а ты сдал и меня, и свою любовь, и наше пусть робкое, искусственное, но тихое и уютное счастье.

Всхлип.

— Теперь, думаю, Малыш, тебе ясно, что ты заслужил эту долгую и мучительную казнь.

Всхлип.

— Дура, обыкновенная дура, — сказал Малыш выключенному диктофону. — Я же не по любви связался с этой афро-американской пышкой. Мне просто было любопытно, так сказать, в натуральном виде сравнить черный клитор с твоим красновато-бледным, и все!

Участник черно-белого уикенда вновь запустил в пещерный эфир безапелляционный голос, исходящий ревностью и ненавистью.

— Теперь немного о грустном, но справедливом. За все приходится платить, не так ли, Малыш? Так вот, я хочу напомнить тебе: не питай иллюзий. Тебе никогда ни за что не выбраться из этого лабиринта. У тебя нет главного — света. А без света в «Бездонной глотке» обречен даже самый искусный профессионал-спелеолог. Как ни старайся, ты не обнаружишь тот единственный вертикальный лаз, который на нашем сленге называется колодец. Дыру в своде — единственную в лабиринте выводящую на поверхность, можно обнаружить только визуально. Так что не трать зря силы на ощупывание стен и пола. Запасного выхода не имеется — сама проверяла. Будешь снова и снова возвращаться к месту старта. Лучше сиди в зале, кушай, пока кушается, пей, пока пьется. А потом, когда закончатся консервы, когда иссякнет вода, вытянись в струнку и усни навеки. Да и надеяться на случайное спасение тоже не стоит. Вспомни, что «Бездонная глотка» находится на территории индейской резервации, и пещеру, кроме твоей бывшей жены, знают только индейские шаманы. А для них «Бездонная глотка» — запретная зона. Они духов предков боятся гораздо больше, чем блюстителей порядка. Так что ты, Малыш, никогда не выйдешь на белый свет, поверь мне, никогда! Прощай, Малыш, прощай.