Шер ревниво и настороженно посмотрела вслед Марте, потом принялась заинтересованно изучать свиные ножки. Пока, правда, на расстоянии.

На некоторое время Йохан погрузился в кружку с пивом, потом воздал должное свиным ножкам и, наконец, вынырнув на свет Божий, довольно рыгнул и уже совсем мирно спросил:

— Так чего же тебе надо от простого Домского органиста, господин кавалер?

Лабух маленькими глоточками смаковал «Черного приора». Напиток слегка горчил, отдавал дымком и травами и чуть-чуть обжигал, словно костерок на скошенном лугу. Похоже, этот напиток придумали странствующие монахи, вынужденные на старости лет осесть в монастыре. Кощунством было после «Черного приора» пить пиво, но Йохан подвинул Лабуху глиняную кружку, и Лабух не устоял. Исключительно из чувства солидарности.

«Пьяный кочет» мягко скользнул в гортань и наполнил Лабуха доброжелательностью и теплом. Пиво чудесно гармонировало с теплым летним вечером, плавно переходящим в ночь. «Батюшки, уже вечер, — ошалело подумал Лабух. Вот так Йохан! Ай да шарманщик!» А вслух сказал, стараясь говорить убедительно и солидно:

— Не мне, Йохан, а всему вашему городку просто необходимо, чтоб ты вернулся к органу. Ведь тетушка Эльза сказала, что горожане без тебя ничего не могут. Ни работать, ни отдыхать, ни даже сны видеть. Так что, во имя своего Великого тезки, вернись, сделай милость! И выбрось свою шарманку, вредный это инструмент и недостойный высокой профессии органиста.

«И чего это я так распинаюсь? — подумал про себя Лабух. — Ох, похоже, опоила меня своим кофейком умная тетушка Эльза! Непростой, видно, у нее кофеек!»

— Ага, понятно, тебя, значит, наняла эта старая грымза! — понимающе кивнул Йохан. — Она кого хочешь охмурит. Ты ее больше слушай. Ей только и надо, чтобы все жили по старым нотам. Каждый день она приносит мне пухлую тетрадку и требует, чтобы я это играл. Только тетрадки-то все хотя и новые, да старые. Эту музыку еще мой предок сочинил, давным-давно. Замечательная музыка, честно говоря, только вот хочется иногда сыграть что-то свое, а не получается. А что до хитрой Эльзы, так она и впрямь думает, что все в городе происходит по велению органа. Она, наверное, тебе и про конец света рассказывала?

— Рассказывала, — признался Лабух. — И про конец света, и про твоего предка. У нее в комнате даже портрет его висит.

— А, ты и портрет видел! — Йохан, казалось, даже обрадовался. — А что там еще на портрете изображено, заметил?

— Ящик какой-то, — Лабух отхлебнул пива. — Я и не рассмотрел, как следует, рама мешает. Постой-ка...

— Ага! — подтвердил Йохан. — Вот этот самый ящик там и нарисован.

Он хлопнул шарманку ладонью по деревянному боку, и шарманка довольно загудела.

— Мой пращур с этой шарманкой двадцать годов бродил из города в город, из страны в страну, куда только его не заносило. Так он странствовал со своей шарманкой, собирая музыку, нотка здесь, нотка там, а где и целую фразу в свой ящик заполучит. Ну и денежки, конечно собирал. Музыку в шарманку, а денежки в карман. Смотрел мир, слушал мир, и старался понять, как он, этот мир устроен. А когда наслушался и кое в чем разобрался, да и денег поднакопил, то вернулся домой — здесь в те времена и города-то никакого не было, так, хутор занюханый, — собрал людей, зашарманил им мозги, и они построили этот город. Город-орган.

— Как это — город-орган? — не понял Лабух. — Орган же в соборе?

— В соборе только пульт да клавиатура, — терпеливо пояснил Йохан, — а к пульту уже подсоединены дома, мастерские, лавки, трактиры — в общем, все здания.