|
Привез удивительные подарки: страшную статуэтку из черного дерева с дырками вместо глаз, костяные бусы, браслет из буйволиной кожи, и даже настоящий шаманский амулет из зуба крокодила. Это не надоевшие куклы и плюшевые мишки! Африканские сокровища окружили Киру плотным облаком зависти дворовых подружек. Чудесное время, не повторившееся больше никогда. Впрочем, оказалось оно слишком мимолетным. Каким бы волшебным ни было содержимое тощего папиного рюкзака, скрыть от чуткой девочки семейный разлад оно не могло.
Уже в шесть лет Кира начала замечать, что папа с мамой почти не разговаривают. Компенсируя внутрисемейную изоляцию, отец много времени проводил с ней, рассказывал какие-то страшные истории про свои африканские приключения, водил в зоопарк, где показывал крокодилов, ягуара и обезьян, с которыми встречался в условиях их естественного обитания. Уже много лет спустя Кира поняла, что маленькая дочка заменяла для него весь круг общения, без которого человек не может существовать. Но она быстро уставала от взрослых разговоров и при первом удобном случае убегала к подружкам… Дома отец старался не бывать, купил ружье и несколько раз ходил на охоту, но для охоты нужна компания, а он тяжело сходился с людьми, поэтому отвлечься новым занятием удалось ненадолго. Кира поначалу думала, что это пройдет, что родителям нужно заново друг к другу привыкнуть – все-таки папа пробыл в Африке долго, больше трех лет. Но она росла, а положение не менялось, наоборот – чем дальше, тем глубже становилась пропасть, скандалы вспыхивали почти каждый день. Ссориться отец не умел. Скандалы сводились к монологам Софьи Андреевны, которые он зачем-то выслушивал от начала до конца, до оглушительной точки в виде хлопнувшей двери или сброшенной на пол посуды. Софья Андреевна, бывшая активистка-общественница, пламенный строитель коммунизма, была по-ленински темпераментна, и в бою тверда. На попытки Киры расспросить о происходящем, заговорить об отце отвечала сухо, будто подписывала приговор: «Этот человек оказался предателем». Объяснять, в чем конкретно состояло его преступление, Софья Андреевна не утруждалась. Все, что было в распоряжении Киры – финальные фразы страстной обвинительной речи, которые мама обрушивала на отца. Кира нарвалась на эту сцену, вернувшись из школы. Отец молча сидел на табурете в кухне, вяло помешивая ложечкой в стальной металлической кружке. Всегда пил чай из любимой походной кружки, которая прошла с ним несколько экспедиций, тонула в Енисее, была отбита у злобной африканской макаки. Каждый раз, когда отец чаевничал, Кире казалось, что он сбегает к своим, в геологическую партию – а других партий он никогда и не признавал. Шквал обвинений Дмитрий Евгеньевич принимал с видом стоическим, будто, сидя в брезентовой палатке под проливным дождем, слушал степенного диктора «Маяка». – Штрейкбрехер! Капитулировал перед капиталистами! Из-за таких, как ты, развалилась великая страна! – кричала мать. – Не за такого буржуйского прихвостня я выходила замуж! Вместо того чтобы сопротивляться! Она металась по кухне и полы халата распахивались, как полы шинели, а свернутая газета «За власть Советов», в которой мать работала корректором, словно шашка, рубила воздух. Предательство Дмитрия Евгеньевича состояло, собственно, в том, что он устроился геодезистом в частную строительную компанию – а эта компания снесла под новую застройку дом, в котором до Октябрьской революции работала подпольная типография ВКП(б). Вот, оказывается, что он сотворил! «Даже памятная доска не остановила!» Вместо того чтобы вслед за Софьей Андреевной ходить на митинги и пикеты под красными зюгановскими флагами, он стал на сторону врага… Как ни силилась, Кира не смогла понять упрямую логику матери. На деньги, привезенные из командировки, на презренные капиталистические доллары, семья жила несколько лет. |
