Однако Харальд больше не был ребенком. Он изо всех сил старался занять свое место среди мужчин. И запреты ничуть этому не помогут.

Торгрим чувствовал, как злость сжимает виски. Когда им овладевал дух волка, думать становилось очень сложно.

— Я останусь на корабле. Дай мне десять воинов, — сказал Торгрим и взялся привязывать руль, пока с языка не сорвалась какая-нибудь глупость.

Вскоре он услышал, как Орнольф, стоя на носу, распространяется о том, какой разгром устроите Дуб-Линне вместе со своей командой. И только потом, подробно рассказав людям о грядущих удовольствиях, он велел дюжине викингов остаться, что, конечно же, вызвало взрыв проклятий и ожесточенные споры.

— Отец…

Торгрим поднял взгляд. Харальд стоял рядом с ним. Мальчишка словно держал перед собой невидимый щит, не пропускавший ярость Торгрима. Даже в самом мрачном своем настроении, ненавидя весь мир, Торгрим все еще любил своего сына.

Торгрим что-то промычал в ответ.

— Отец, я с радостью останусь с тобой на вахте или сменю тебя, чтобы ты мог пойти с остальными.

Торгрим выпрямился и посмотрел на сына. «Добрый и честный юноша», — подумал он. Эти черты характера Харальд унаследовал от матери. Потому что, черт возьми, он явно не мог позаимствовать их ни у Орнольфа, ни у самого Торгрима.

— Нет. Иди. Ты это заслужил, — отрывисто проговорил Торгрим.

Харальд кивнул, пытаясь скрыть облегчение, а затем повернулся и поспешил прочь. Орнольф Н еугомонный уже вел своих людей по дощатому настилу в сторону медового зала.

Торгрим сел на ахтердеке, завернувшись в меховую накидку, и уставился на воду. Викинги, которых вынудили остаться с ним, уселись кружком на палубе и принялись напиваться, бросая недовольные взгляды на корму. Они винили Торгрима в том, что им пришлось остаться. Торгрим понимал это, и ему было наплевать.

Торгрим не знал, как долго он смотрел на то, как река Лиф- фи медленно тает в закатных сумерках. Его ничто не отвлекало, и поток мыслей превратился в неконтролируемый поток отвратительных эмоций: злости, уныния, ненависти… Он знал, что должен встать, пройтись, чем-то заняться, — сидя здесь, он лишь потакал мрачному настроению, — но просто не мог себя заставить.

С носа корабля доносились голоса, но Торгрим не обращал на них внимания, думая, что это снова жалуются те, кого не взяли в медовый зал.

И вдруг раздался громкий звук удара, заставивший его подпрыгнуть: кто-то поднял и уронил палубную доску. Торгрим с раздражением оглянулся в сторону звука. Уже воцарилась глухая ночь, на востоке мерцали бесчисленные звезды. Викинги, оставшиеся на корабле, поднимали палубный настил, чтобы показать сложенный под ним груз. Кто-то, кого Торгрим не узнавал, взобрался на драккар, чтобы осмотреть его. Олаф Желтобородый держал для него фонарь.

Торгрим с рычанием поднялся и двинулся вперед. Его люди спешили убраться с дороги, и их бледные лица, полные тревоги, бесили Торгрима еще больше.

— Это что такое? — требовательно спросил Торгрим.

Сигурд Пила нервно закашлялся.

— Этот малый сказал, что должен подняться на борт.

Торгрим взглянул на пришедшего сверху вниз. Тот был одет как северянин. Как богатый северянин. Роскошные одежды обтягивали его пышные телеса.

— Я Асбьерн, — представился незнакомец, потирая руки. — Смотритель порта.

Он говорил надменно и строго. Викинги переминались с ноги на ногу. Кто-то прочистил горло. Торгрим ощущал, как внутри нарастает гнев.

— И что с того?

— Я пришел проверить ваш груз. О пределе иная доля должна отойти королю Орму.