Наклонившись, чтобы очистить ноги и не занести удобрения – вероятно, весьма полезные для картофельной грядки – в ванну, Перси заметил на полу все тот же белый клочок пергамента, на одной стороне которого был аккуратным почерком выведен фрагмент классической поэзии. Вероятно, он случайно занес его в кухню, пока ходил туда и обратно.

Вновь скользнув по нему взглядом, Перси опять ощутил странную дрожь, как в приступе лихорадки:

…Он убил Горгону, Он принес островитянам Ту голову, пеструю змеиною гривой, – Каменную смерть.

Кто убил Горгону? Какой‑то персонаж греческой мифологии – но кто именно, он не помнил. И образ, и имя ускользали из памяти. Обычно такие вещи не забывались. Двадцать лет, проведенных за разгадыванием кроссвордов, почти равнялись высшему образованию.

Он пожал плечами и отбросил клочок пергамента в сторону, однако тот зацепился за край крышки ванны и упал в воду. Не везет так не везет! Перси повесил полотенце на перекладину между высокими ножками ванны и выбрался наружу – пришлось наклонить голову и изогнуть спину, чтобы не стукнуться о деревянную сушилку для посуды, висевшую на стене на высоте около трех футов над ванной.

Его колени выступали из воды, почти упираясь в грудь. Вряд ли со стороны это было приятное зрелище!

От прежнего радостного чувства обладания собственной квартирой уже почти ничего не осталось. Он чувствовал, что в очередной раз обманут – так же, как в тот раз, когда купил половину ресторана, к которому уже давно с профессиональным интересом присматривался шериф. Неудачи преследовали Перси всю его жизнь.

– Меня даже не обманули, – угрюмо сказал он. – Я сам виноват!

В добавление ко всему оказалось, что протекает пробка. Уровень воды быстро опустился до его лодыжек. Проклиная своих родителей за то, что они полюбили друг друга с первого взгляда, Перси нагнулся, чтобы более надежно поставить ее на место. В это мгновение ему на глаза опять попался пергамент, плававший на поверхности воды.

За клочком кожи тянулись длинные пряди шерсти, и написанные на нем слова начинали расплываться. Его это больше не интересовало; он чувствовал, что не должен этим интересоваться, что эти стихи представляют опасность бОльшую, чем могла когда‑либо привидеться в самых кошмарных снах. Он снова ощутил странную дрожь и понял – инстинкт совершенно правильно подсказывает ему, что от пергамента следует как можно быстрее избавиться, что любопытство, заставляющее его каждый раз читать эти стихи, может плохо кончиться…

Шагнул, предводимый Афиною, Сын Данаи…

Почти помимо воли возникла мысль: «Шагнул? Куда шагнул?» Почему‑то Перси казалось, что он знает ответ. Но откуда вообще эти мысли? До сих пор он не читал ни строчки Пиндара. И почему, собственно, это должно его интересовать в первую очередь? У него и других проблем хватает.

Его рука отбросила пергамент в сторону, как некое отвратительное насекомое. Вверх и через край ванны. Прямо в голубоватые волны, вздымавшиеся вокруг.

Прямо в море.

У него еще не успела отвалиться челюсть, как ванна начала тонуть. Ничего не соображая, Перси принялся отчаянно вычерпывать воду.

Вода, пузырясь, заполняла ванну. Конвульсивным движением, едва не вывалившись наружу, он плотно прижал левой ногой неисправную пробку и начал руками черпать теплую жидкость.

К его удивлению, ванну удалось почти полностью опорожнить меньше чем за минуту. Тонкая струйка морской воды все еще просачивалась между пальцами ноги. Он заглянул за край ванны и обнаружил, что от неспокойной поверхности моря его отделяет не более двух дюймов. Полотенце все еще было на месте, намотавшись бесформенным комом на перекладину. Оно полностью промокло, но могло послужить отличной прокладкой. Неожиданно ловкими движениями пальцев он запихал углы полотенца в щель вокруг резиновой пробки.