– Так едем? – бухнул как кулем о лед Арсений – Или нет?

– Едем – взял в руку рюмку с водкой я – Счастье такая штука, которую игнорировать никак нельзя. Оно ведь, как тот Мороз Иванович, тоже может обидеться, и начать игнорировать меня.

– Хорошо сказал – заметила Марфа – Время есть, сидим, выпиваем, закусываем. Последнее – обязательно, чтобы нас сильно не развезло, все же три часа на машине трястись.

– В смысле? – тряхнул головой я – Время есть, хоть ехать три часа?

– Так ларь непростой – пояснила Марфа – Понимать должен. Он в руки дастся только тогда, когда часы в новогоднюю ночь двенадцать пробьют, не раньше. И не позже, у тебя от силы час будет на все, про все. А то и меньше. Я просто точно не знаю. Может, вообще минут пять, как в той песне.

– Там про «до», а не про «после» – хмуро сообщил ведьме я и немедленно выпил.

Ничего меня в машине и не развезло. Меня в ней разморило, а это немного другое. Причем настолько, что после того, как я в нее сел, немедленно уснул, не обращая внимания на шуточки как всегда прелестной Васьки о том, что она меня ведь и в Петербург может отвезти. Можно подумать, что меня городом на Неве испугаешь, особенно после пары телефонных разговоров, в которых мне пришлось объяснять, почему я буду отсутствовать за семейным столом во время боя курантов.

Само собой, ничего такого не случилось, и после пробуждения я увидел не шпиль Петропавловки, а суровый заснеженный лес, обступивший машину со всех сторон.

– Все, дальше на своих двоих – бодро заявила Марфа – Валенки в багажнике.

– Валенки? – поморщилась Стелла.

– И носки шерстяные – подтвердила глава ковена – Нет, ты, если хочешь, можешь идти в своих… Этих… Как твоя обувь называется вообще? Это же даже не сапоги, а какое-то недоразумение. Так вот – тебя не жалко. А Хранителя очень. Плюс, если он по моей милости одно место себе отморозит, то может затаить злобу, а мне это ни к чему.

– А тулупа нет? – глянул я в окно машины – Сдается мне, там температура стоит сильно ниже нуля.

– Тулупа нет – открыла дверь Марфа – Жилетка вроде есть какая-то. Если желаешь – бери.

Предчувствия меня не обманули, мороз стоял изрядный. Это в Москве зимы нет, там везде трубы с горячей водой под землей протянуты, автомобили пыхтят выхлопными газами и прочие блага цивилизации градус нагоняют, потому там хорошо в относительно легкой одежде бегать. А тут все как при пращурах в это время года было – колотун такой, что зубы пляшут, небо черно-синее и елки в снегу.

Так что я и жилетку вязаную на себя натянул, и треух замызганный, невесть откуда в багажнике взявшийся, на голову нахлобучил. Ну да, выгляжу смешно, зато уши в тепле.

– Апчхи! – оглушительно чихнул кто-то рядом с нами, да так, что с лап ближайшей елки снег вниз упал – Ох, напасть!

Оказалось – Лесной Хозяин. Причем он, как и я, тоже выглядел французом под Москвой зимой 1812 года – драная шапка, перетянутая женским пестрым платком, не менее ветхая шубейка, из-под которой виднелась синяя олимпийка. Завершали ансамбль ватные штаны, дырявые детские варежки и раздолбанные в хлам валенки. Причем с галошами.

– Подсуропила ты мне, ведьма докуку – ворчливо сообщил он Марфе – Сто разов пожалел, что в осень на твои посулы согласился. Все мои сородичи сейчас дрыхнут, седьмые сны глядят, весны ожидают, один я, как медведь-шатун, по лесу брожу. Холодно мне, голодно и тоскливо. Мне уж никакого счастья даром не надь, мне за него сойдет в пень забраться, в листву зарыться и заснуть. Ничего лучшее на свете нет! Кабы слово свое тебе тогда не дал, даже ждать сего дня не стал бы!

– Не ворчи – попросила его глава ковена – Еще рассвести не успеет, а ты уже спать заляжешь до весны.