— Серж!..

— Милый! Все знаю, все понимаю, все вижу — как кинематограф Патэ. И уверен, что настою на своем.

Он подмигнул Петрику и добавил:

— Хороший адъютант командует полковым командиром, а полковой командир командует полком, — что-то вроде этого и в руководстве для адъютантов Зайцева сказано.

Закревский похлопал рукою по толстой книге в черном матерчатом переплете.

— Нужна только минута, — сказал он.

В открытую дверь показалось толстое, бледное лицо полкового писаря.

— Ваше благородие, — шепотом сказал он, — командир полка пришли.

Закревский многозначительно подмигнул Петрику, схватил черный мягкий бювар с надписью золотом "к докладу" и, позванивая шпорами, вышел из комнаты. Тонкая струя дорогого шипра потянулась за ним.

Петрик обдернул на себе мундир и поправил кисть этишкета.

Минут через десять адъютант заглянул к нему. Его лицо теперь было холодно, важно и официально строго.

— Штабс-ротмистр Ранцев, — сказал он. — Пожалуйте представляться командиру полка.

В небольшом кабинете, с одним окном, выходившем на широкий грязный, черный, растоптанный лошадьми плац, с голыми разлатыми ветлами бульвара вдали, стоя ожидали Петрика — высокий, худой полковник, с бритым в морщинах лицом, с моноклем в глазу, с жидкими рыже-седыми волосами с пробором до шеи и маленький полный подполковник в черных бакенбардах на полном розовом лице, с носом пуговкой и добрыми улыбающимися глазами — Ахросимов, заведующий хозяйством. Насколько командир полка был типичным немцем — от головы до пят, настолько типичным русским был его помощник по хозяйственной части и хранитель полковых традиций — старший штаб-офицер.

— Пожалуйте-с! — сказал командир полка, едва Петрик показался в дверях.

Петрик вытянулся и отбарабанил уставным тоном, не моргая.

— Господин полковник, штабс-ротмистр Ранцев представляется по случаю окончания Офицерской Кавалерийской Школы и выздоровления после болезни.

— Адъютант! — приказ! — кинул барон и, протягивая руку Петрику, сказал: — поздравляю. Во-первых; — императорский приз… хотя и второй. Тот-то кто взял приз на четырехверстном стипль-чезе — тот достоин… достойный службист полка. Во-вторых, школа — тот-то кто!.. Это важно… Это ученый вместо двух неученых… В третьих — так благополюшна отделались… Я знай. Я сам падал с лошадьми… с лошади — никогда… А главное поздравляю — вернулся в наш славний, славний полк. Ошень рад… Немного отдохнуть… Второй, или четвертый — я еще неделя думай… И не думай жениться… большая глупость… Ошибка давай!.. Никого не влюблен?

— Никак нет, господин полковник.

— Ну, смотри… Тот-то, кто служит — влюблен Государя Императора… Влюблен свой полковой штандарт!! Свой польк!!! И никого больше… Ну, садись, рассказывай нам… как падал?..

Петрик поздоровался с Ахросимовым, и все сели подле большого письменного стола, где в образцовом порядке лежали синие папки «дел», книги руководств и уставов, дневная рапортичка, и в особом лоточке подле большой хрустальной чернильницы перья и тщательно отточенные карандаши черные, синие и красные.

XV

Эта неделя прошла, как прекрасный сон. Петрик делал визиты. По утрам ездил свою милую Одалиску, так приветливо нежным кобыльим ржанием встречавшую его всякий раз, как он приходил к ней на конюшню. Выпала пороша — и он с подполковником Ахросимовым, ротмистром Стрепетовым и поручиком Чеготаевым ездил с борзыми собаками травить в наездку русаков.