|
Он ей сказал, что у него в горле сидит лягушка, и, поверив ему, Милэни всегда требовала, чтобы он заставил ее выпрыгнуть. К бабушке она отнеслась довольно прохладно, правда иногда они принимались заниматься любовной потасовкой. Аврора сразу же заявила, что Милэни ужасно избалована. Она особенно стала настаивать на этом, когда девочка отвергла ее попытки избаловать ее еще больше. Она часами скакала на коленях у Вернона, но как только бабушка брала ее на руки, начинала извиваться, как червяк. Что ей нравилось в бабушке, так это ее украшения, и она все время снимала с Авроры серьги или старалась уговорить ее разрешить ей поносить бусы. Когда обе были настроены дружелюбно, Милэни с бабушкой садились на ее кровать, где девочка надевала все украшения из шкатулки. Аврору забавляло, что ее златокудрая внучка увешивает себя всеми украшениями, которые ей удалось скопить, останки былых страстей и собственных причуд, скорее последних, так как она часто сокрушалась о том, что ни один из ее любовников не имел таланта на подарки.
– Дай, надену, – с этими словами Милэни тянулась к любой вещи, которую видела на Авроре. Больше всего ей нравилось янтарное ожерелье с серебряной отделкой; и всякий раз, когда ей разрешалось его надеть, она разгуливала, не смущаясь, что оно свисает у нее ниже колен. Гуляла она по большей части по пятам за Рози, которую безмерно обожала. – Боже, у меня сердце разрывается, когда я думаю, что этот ребенок растет в штате Небраска! – воскликнула Рози, наблюдая, как девочка запихивает себе в рот овсяную кашу. – А у меня оно разрывается при мысли об участи мужчин, которые окажутся рядом с ней, когда она вырастет, – отвечала Аврора. – Она не будет с ними обращаться жестче, чем вы, – сказала Рози. – Возможно, но в мои времена мужчины были несговорчивее. Их учили быть готовыми к преодолению возможных трудностей. – Не разговаривай, – сказала Милэни, указывая своей ложкой на Рози. От нее не ускользнуло, что люди все время обращаются к ее бабушке, и это ей не нравилось. – Поговори со мной, – попросила она через несколько секунд, подставляя свою тарелку, чтобы ей положили еще каши. – Какие беды могут угрожать ребенку, у которого такой аппетит? – радостно воскликнула Рози, спеша к кухонной плите. Аврора намазала маслом рогалик, и Милэни тут же потянулась за ним. – Хватит, – сказала Аврора, принимаясь за рогалик сама. После рождения Милэни Эмма некоторое время чувствовала себя свободной. В чем-то она оказалась права, или ей так казалось, но она с некоторым удовлетворением наблюдала, как девочка собирала их семью воедино. Были моменты, когда она даже вновь чувствовала общность интересов с Флэпом, но это быстро проходило. Во-первых, Милэни являла собой в некотором отношении некую завершенность. Эмме казалось, что она принесла в этот мир все, что могла. Через несколько месяцев она начала ощущать себя потерянной. В ней жила упорная уверенность, что ей больше нечего делать, хотя она и убеждала себя в том, что глупо думать так в тридцать пять лет. Ей казалось, что все, что в будущем ей предстоит, лишь повторение пройденного, а повторять она не любила. Иногда ей приходила в голову мысль, что если бы она жила счастливо, все равно она бы сделалась несчастной, чтобы жить в Кирни. Эмма привыкла к Среднему Западу. Люди там были неизменно учтивы, и она уже смирилась с ними, с их тяжеловесностью и отсутствием воображения. Все это каким-то образом соответствовало местному пейзажу, но она до известной степени не могла переступить пределы простой учтивости и по-настоящему подружиться с кем-либо. Казалось, сам пейзаж располагал к одиночеству. Она уходила на длительные прогулки по берегам Плэтте, где дул холодный пронзительный ветер, который, как ей показалось, господствовал над этой местностью и был постоянным. |
