Они сидели на лавочке. Ольге было неудобно. Хотелось облокотиться – спина болела. Иван ей показался меньше ростом, чем тогда, на свадьбе. И лицо казалось не милым, а каким-то простоватым.

Иван что-то долго и путано говорил Ольге. Она его практически не слышала. Только обрывками между приходом и отходом поездов. Но главное она уловила – он не может на ней жениться, не может с ней жить, потому что у него ничего нет – ни жилья, ни денег, ни желания.

– А как же ребенок? – спросила Ольга.

Иван пожал плечами. Мол, сама решай. Он встал – подходила очередная электричка. Ольга так и сидела на лавочке. Вдруг Иван повернулся, подошел и проорал под грохот подходящего поезда:

– Если родится девочка, назови Виолеттой!

– Как? – обалдела от неожиданности Ольга.

– Виолетта. Как сырок плавленый «Виола», знаешь?

Иван заскочил в поезд и встал спиной к платформе. Ольга опять, как тогда на станции, долго сидела на лавочке. Вспоминала, как выглядит плавленый сырок. Встала и пошла в магазин. Купила коробочку с улыбчивой блондинкой на картинке. Принесла домой и выложила на стол.

– Лучше бы хлеба купила, – сказала мать, зашедшая на кухню. Коробка с плавленым сыром еще долго лежала в холодильнике на верхней полке. Ее никто не открывал. Но у Ольги рука не поднималась выбросить. Выбросила мать, когда мыла холодильник. Ольга еще долго верила, что Иван вернется. Даже когда родилась девочка – верила.

И когда шла регистрировать дочь – верила. Поэтому и записала ее как Виолетту Ивановну.

Женщина, которая записывала данные, застыла и посмотрела на Ольгу.

– Как? – спросила она.

– Как сырок плавленый «Виола», знаете? – объяснила Ольга. И тут же поняла, как дико звучит объяснение. Женщина хмыкнула, но записала. Сделала две ошибки – Виалета.

– Пишется Виолетта, через «о» и с двумя «т», – сказала Ольга.

Тетка ругалась, куда-то бегала, выясняла, исправляла по-школьному – красиво зачеркнув и сверху вписав правильную букву. Внизу приписала: «Исправленному верить».

– А отчество как? – спросила она.

– Ивановна, – ответила Ольга.

Женщина хмыкнула. Ольга тогда подумала, что вся жизнь дочери будет такой – с ухмылками, исправлениями, приписками.

Ольга несколько раз хотела пойти поменять имя. Ей нравились простые русские имена – Екатерина, Мария… «Виолетта» резала музыкальный слух. Ладно бы дочка была с претензией во внешности – яркая, фактурная. Но она не обольщалась на ее счет. Девочка как девочка. Виолетта быстро сократилась до Веты, потому как «Виола» тоже резала слух. Вета незаметно превратилась в Ветку.

Маленькая Вета тоже страдала от своего имени. В детском садике ее дразнили Ветка-пипетка. А ей хотелось, чтобы Ветка-конфетка. В отместку Вета научилась придумывать прозвища. Самую красивую девочку в группе – Машку – обзывала «какашкой». Тихую Ленку, которая могла часами рисовать принцесс с грустными лицами, «пенкой», Дениску – мальчика, который бессознательно теребил причинное место, – «пипиской». Однажды, когда мать ее отругала, Вета крикнула: «Олька-полька!» – и заплакала оттого, что ничего обиднее придумать не получилось.

Бабушку Вета тоже побаивалась. Но по-другому, не так, как дядю Петю. Потому что бабушка у нее была «с придурью и закидонами». Так мама говорила. Бабушку Вета видела редко. Но все значимые события в ее жизни, так получалось, были связаны с маминой мамой.

Например, первое слово, точнее, фраза.