Халльгрим ему ответил:

– Твоё богатство растёт на земле, а наше плавает по морю. Мы добудем себе любые припасы, когда захотим.

Харальд конунг останавливался в Линсетре и пировал у Эйрика в доме… Эйрик вспоминал об этом, смеясь и почёсывая затылок. И было что вспомнить! Все знают, как быстро путешествуют слухи. Даже быстрее боевого корабля. И чего только не рассказывали Эйрику о Харальде Косматом! Немыслимое дело – принимать этого конунга у себя. Устроишь пир небогатый, обидится. По достоинству не почтили! А развернись с угощением – снова обида. Хочет, стало быть, своенравный одальман похвалиться могуществом, показать, что и не думает бояться правителя страны. Хоть бросай землю и дом да беги куда глаза глядят!

Эйрик в горы не побежал. Встретил знатного гостя и как-то сумел и ему угодить, и своего достоинства не потерять. Кончилось тем, что близкий друг Харальда, Рёгнвальд ярл, даже оставил в Линсетре сына. Оставил в знак доверия, как залог… Оставил бы и Харальд, да не было ещё у молодого конунга сыновей.

Видел Эйрик и Рунольвову дочку… Видел подаренный ей корабль. От неё самой и узнал о немирье в Торсфиорде. И успел испугаться, как бы Вигдис не надумала выместить на нём зло. Но и люди Вигдис дурного ему не сделали…

– Теперь не было бы тебе худа, – сказал ему Хельги. – За то, что ты пустил нас переночевать!

Но Эйрик только покачал головой:

– Не станет Харальд наказывать вставшего за родню. Вот если бы я не пустил вас во двор, тогда он первый сказал бы, что я трус. Да, пожалуй, и с земли бы согнал.

Гуннхильд долго обнимала Эйрика и его жену. Потом на кораблях снова подняли паруса… С берега махали вслед, пока можно было видеть. Махали длинными полотенцами: пусть будет дорога гладкой и ровной, как эта мягкая ткань! Пусть Лебединая Дорога вскипает волнами не выше тех, что рождаются на развевающемся полотне.

– Послушай-ка, Эрлинг! – позвал Хельги, пока три корабля шли ещё рядом и можно было переговариваться. – А скажи, Эрлинг, не приглашал тебя Эйрик остаться? Не спрашивал, что ты, домосед, делаешь с викингами в море?..

Халльгрим на своём корабле поставил ухо ветру.

– Приглашал! – долетело над водой.

Хельги приставил ладони ко рту:

– Ну и что ты?

Приёмыш задорно ответил, одолевая расстояние:

– А что видишь!

Он мог бы ещё добавить, что Эйрик предлагал им с Гуннхильд хотя бы оставить в Линсетре на воспитание маленьких сыновей. Эйрик обещал вырастить из них достойных мужей. И твердил, что Линсетр безопасен, особенно нынче – у конунга под рукой… А плавание – как угадать, что ждёт впереди? А в Гардарики? Эрлинг и Гуннхильд отказались в один голос.

– Спасибо тебе, родич, – сказал Приёмыш. – Но мы ведь идём не в поход. Мы не вернёмся…

Три корабля уходили на юг. Два драккара, чёрный и расписной. И кнарр, короткий и круглый подле боевых кораблей.

День за днём шагали вдоль левого борта сине-зелёные берега. Испещрённые чёрными и серыми скалами, прорезанные расщелинами фиордов. То яркое солнце горело над ними в вышине, то наплывала холодная тень облаков… В гранитной броне, в копьях розовых сосен, отороченная белоснежными бурунами, во всей своей весенней славе – земля Норэгр! Родная земля. Халогаланд, потом Страна хёрдов – Хёрдаланд, потом Агдир…

Скоро останется позади и остров, к которому год назад прибило погубленный штормом немецкий корабль. А потом берег круто повернёт на восток, пропуская корабли в Восточное море, которое словене называли Варяжским. А там – считанные переходы, и зазвучит вокруг словенский язык… Не позабыла его, Звениславушка? Не разучилась ли петь?

А там – Кременец…

Звениславка осунулась, перестала спать по ночам.